не меньше четверти часа, вернулся с подносом из нержавейки, сплошь заставленным разнокалиберными стеклянными посудинами.
— В каких были те образцы? — спросил куратор, демонстрируя ёмкости от совсем крошечных бутылочек размером с ампулу до бутыльков объёмом в четверть литра. — Что подходит?
Я присмотрелся и выбрал одну из ёмкостей.
— Этот.
Альберт Павлович удовлетворённо кивнул и потребовал:
— Расскажи всё, что сможешь о них вспомнить. Опиши в подробностях.
— Пробка запаяна была. Этикетка именно такая же, только с горизонтальной синей полосой. Точнее — цвета морской волны.
— Ширина? Расположение?
— Ширина миллиметров в пять. И под полосой примерно в три раза больше этикетки оставалось, чем сверху.
— Стандартная этикетка, значит, — с удовлетворением произнёс Альберт Павлович и спросил: — Что с содержимым?
— Зелёнка зелёнкой, только чуть разбавленная.
— Сколько их стояло в сейфе? Что было написано на этикетках?
— Десять штук. Надписи…
Я напрягся и по памяти восстановил маркировку бутылочек, закавыка возникла только с номерами образцов, но вроде бы тоже ничего не напутал, благо те шли подряд. Отметил это в своё время, теперь пригодилось. Знать бы ещё — зачем.
— Технику «Дворца памяти» освоил? — поинтересовался куратор. — Садись, медитируй и восстанавливай в голове образ этих склянок. Во всех подробностях восстанавливай! — И отрезал: — Всё, не приставай ко мне! Потом объясню!
Он снял трубку телефонного аппарата и принялся яростно крутить диск. Потребовал соединить его с капитаном Городцом, а когда того не смогли найти, сделал ещё три звонка и даже был вынужден связаться с оперативным дежурным по городу, чтобы в итоге перехватить коллегу на одном из совещаний.
Георгий Иванович оказался занят и никуда ехать не собирался, Альберт Павлович в свою очередь не собирался доверять ничего важного телефонной связи, разговор у них с самого начала пошёл на повышенных тонах, а завершился и вовсе откровенной перебранкой. Полагаю, именно это обстоятельство и решило дело. Городец точно не ожидал такого напора от вечно спокойного и отчасти даже флегматичного консультанта, пообещал поторопить экспертов и прибыть сразу, как только выпадет такая возможность.
— Сегодня! — потребовал Альберт Павлович, прежде чем в сердцах кинуть трубку на рычажки, а мне бросил: — Вспоминай! — и покинул кабинет.
Вернулся он с десятком пузырьков, набором этикеток и раствором бриллиантового зелёного, и если с цветом полосок определиться не составило никакого труда, то с насыщенностью оттенка жидкости мы экспериментировали часа полтора как минимум. Под конец я припомнил, как Леопольд ногтем оставил на одной из этикеток заметную отметку, а ещё на двух его подписи были чуть смазаны и на бумаге остались чернильные фрагменты папиллярных линий. Ну а раз сказал «а», пришлось говорить и «б»: ломать голову, пытаясь решить, пузырьки под какими номерами эти помарки отмечали.
— Зачем это всё?! — не выдержал я уже ближе к полуночи. — Альберт Павлович, неужели обычного описания недостаточно? Неужели эти мелочи так важны?
— Ещё как важны! — подтвердил куратор, устало плюхнулся в кресло, взглянул на часы и раздражённо прошипел: — Ну где же он?!
Я вполне отдавал себе отчёт, что рискую угодить под горячую руку, но всё же продолжил расспросы:
— И что такого важного в этих образцах? Светятся они и что с того?
Альберт Павлович недобро глянул на меня покрасневшими глазами и передразнил:
— Что с того?! — Он тяжко вздохнул, махнул рукой и в свою очередь спросил: — Имеешь представление о свойствах грязи из болота на двенадцатом витке?
— Имею.
— В курсе, что на её основе разрабатываются взрыватели для мин-ловушек против операторов и защищённые от телекинеза замки?
Тут уж я кивнул не столь уверенно, но всё же кивнул. Ходили такие слухи. Да и учёт в лабораториях этой самой «грязи» не так давно ужесточили самым серьёзным образом. Теперь сувениры из отработанного материала никто не мастерил, а те из аспирантов, кто промышлял этим прежде, имели крайне неприятный разговор с сотрудниками контрольно-ревизионного дивизиона, о подробностях которого предпочитали не распространяться.
Альберт Павлович вновь вздохнул.
— Это единственная известная субстанция, которая напрямую взаимодействует со сверхэнергией, если не брать в расчёт радиоактивные вещества. Практическому её применению мешают два критических недостатка: невозможность синтезирования и нестабильность. Обеспечить постоянную интенсивность излучения на уровне двенадцатого витка не в состоянии ни одна лаборатория, а вне его субстанция достаточно быстро деградирует и не просто безвозвратно утрачивает свои свойства, а даже разлагается. На Кордоне за полгода, в Новинске за месяц, вне пределов научной территории — в считанные часы. Дальше объяснять или выводы сделаешь сам?
Я покачал головой и признал:
— Не понимаю.
Куратор аж ладонью себя по лбу хватанул. Он откинулся в кресле, потом заговорил размеренно и без эмоций, будто лекцию читал:
— Первое, что приходит на ум — это изготовление световых индикаторов сверхэнергетических аномалий. Операторов в вахтёры не от хорошей жизни набирают, они во многом такую роль сейчас и выполняют. Ещё — сигнализации, детонаторы, приборы наведения. Средства визуального контроля скоплений сверхэнергии в конце-то концов! Это — начало целой индустрии! Да за этот патент любое из государств без разговоров выплатит миллион золотом. Или два. Или десять. Если только всё, как ты говоришь…
— Видел собственными глазами! — подтвердил я.
— Ну вот! — вздохнул Альберт Павлович. — А в перспективе это ещё и осветительные приборы, не требующие источников традиционной энергии. Или и вовсе пресловутый вечный двигатель. Но в первую очередь — новый виток гонки вооружений, который приведёт к серьёзной девальвации боевых возможностей операторов.
У меня от обрисованных куратором перспектив аж дух перехватило.
Такой удар по интересам республики!
— Не в моих принципах плохо думать о людях, — вздохнул Альберт Павлович, — но, судя по имеющимся вводным, наш злоумышленник вознамерился эмигрировать.
— Леопольд не такой, — возразил я не слишком-то уверенно.
— Все мы не такие, пока жизнь не прижмёт! — сходу отмёл этот аргумент куратор и отвлёкся на стук в дверь.
Курьер контрольно-ревизионного дивизиона под роспись вручил ему папку с материалами обследования лаборатории и заключением патологоанатома по убитому ассистенту.
— Время смерти — вечер субботы, — пробормотал себе под нос Альберт Павлович, вскрыв пакет. — Следов энергического воздействия на орудие убийства не обнаружено, но это и понятно. Давно развеялись. Два набора отпечатков… Схема прилагается… Один набор частично накладывается на другой… Хм, а вот это уже интересно.
— Мои пальчики сверху, — предположил я.
Альберт Павлович задумчиво постучал пальцами по столу и потребовал:
— Помолчи, пожалуйста! — Он наскоро пролистал все бумаги, потом сказал: — О содержимом сейфа никому ни полслова. Это приказ!
— А…
— А Городца я сам в курс дела введу. Больше — никому. Ясно?
— Так точно! — по-военному отрапортовал я. — Разрешите вопрос?
Куратор досадливо поморщился.
— Ох,
