прыгнула прямо ему на ладонь. Марина охнула от изумления.
— Вот. Держите. Не бойтесь, не укусит. — Он посадил белку Марине на плечо. Белка, не проявляя ни малейших признаков испуга, взобралась ей на шляпку, потом спустилась на грудь и принялась обнюхивать лицо, комично балансируя на задних лапках. Марина засмеялась, чувствуя, как тонкие усики зверька щекочут ей подбородок.
— Невероятно… Вы ей… приказали это сделать?
— Приказал? Нет, что Вы. Просто объяснил, что нас не стоит бояться.
— Ой! Убежала…
— Пусть бежит. У нее свои дела, у нас — свои… Вы все еще меня не боитесь?
— А должна?
— Фу ты… А если так — я большой и страшный Хозяин Марионеток! Я заполучу полный контроль над твоим телом! Ты будешь повиноваться мне!
— Боже мой, как романтично!
— О, дьявол… Кстати, Марина, мы ведь с Вами вчера так и не поужинали.
— Это приглашение?
— Конечно. Или Вы против?
— Ни разу. Знаете что? Пойдемте в «Киску»! Вы так и не попробовали знаменитый гаспачо господина Торреса, а тамошняя винная карта Вас приятно удивит.
— Хорошо. Пойдемте кушать Ваш знаменитый гаспачо.
— И обнимите меня, черт возьми! Мне холодно.
***
— О, проклятье! Марина, какие же у Вас длинные лестницы!
— Тихо Вы! Всех соседей перебудите!
— Хорошо-хорошо… Тс-с-с! Молчу. Но, все же…
— Вчера, когда Вы были при смерти, Вас это не смущало.
— Да не помню я про вчера… Однако же Вы и пьете!
— Я случайно. И потом, не забывайте, что я — дочь солдата.
— Это я заметил.
— Сейчас… Где же эти ключи?… А, вот они.
— Давайте я сам… Есть. Где у Вас лампа?
— Зачем? И так светло.
— И то правда.
— Это был замечательный вечер. Просто замечательный.
— О да. Вы правы.
— Не думала, что Вы так хорошо играете на рояле. Господин Торрес был в восторге.
— А я понятия не имел, что Вы умеете танцевать сальтарелло.
— Я и тарантеллу умею.
— Невероятно!
— Вероятно. Виктор, Вы… О!‥
— М-м-м…
— Поцелуйте меня снова.
— Черт, как же это у Вас расстегивается? Понятия не имею…
— Все Вы знаете, не притворяйтесь.
— А, вот, нашел.
— Спальня направо… Нет-нет — возьмите меня на руки и отнесите.
— О, как романтично!
— К дьяволу романтику! Я запуталась в этой проклятой юбке!
— Минутку…
— О, так лучше. Зажгите лампу. Ненавижу темноту.
— Марина?
— Да?
— Ты красивая.
— Врун!
…За окнами шелестел ветер, и мелькали габаритные фонари карет. Ближе к утру взошла луна и тогда город, наконец, уснул. До самого утра на улицах было пусто и тихо, и только одинокий фонарщик, направляющийся домой, размахивал полупустой бутылкой, напевая себе под нос: «…одии-и-ин ра-а-аз в го-о-од, са-а-ады цвету-у-ут…»
Дежурный жандарм высунулся из караулки на углу, проводил фонарщика взглядом, плюнул, и не стал его трогать.
— Приехали, ваше сиятельство! Жестянка!
Фигаро порылся в карманах и дал извозчику серебряную монету.
— Сдачи не надо.
— Спасибо, добрый господин! — извозчик просиял. — Вам к алхимику надыть?
— Знаете, где он живет?
— Знаю, конечно, как не знать, — закивал извозчик. — Пройдете во-о-он до того красного дома, свернете в переулок, где, значится, дорога под уклон, и прямо пойдете, аккурат до перекрестка. Там как раз будет лавка алхимика евойного, он там и живет.
— Благодарю. — Фигаро спрыгнул в утоптанный снег и потянулся за саквояжем. — Он что, живет в лавке?
— Дык весь дом выкупил, супостат! Первый этаж у него — лавка, а во втором он живет, значить.
— Какой, однако, зажиточный алхимик… Ну, бывай.
Извозчик помахал рукой и сани, сорвавшись с места, унеслись во тьму.
Башенные часы глухо пробили половину второго ночи. Фигаро вздохнул и помотал головой. Хмель понемногу отпускал, а вместе с этим возвращались старые сомнения.
Что он тут делает в таком часу?
— Ну нет, — зло процедил следователь. — Взялся за гуж…
Переулок больше напоминал ледяную горку. Дорожки, правда, уже успели посыпать песком, но следователь все равно пару раз чуть не шлепнулся, ругаясь и выписывая ногами кренделя. Было непонятно, как местные жители обходятся без травм, несовместимых с жизнью — телега или сани по этой дороге точно бы не проехали.
Дом алхимика он нашел быстро. Это был аккуратный домик в два этажа: кирпичные стены, выкрашенные в бледно-розовый цвет, резные ставни на окнах и новая оранжевая черепица на крыше — видимо, алхимик, действительно, не бедствовал. Над обитой клепаной сталью дверью висела аккуратная вывеска: «Альберт Сальдо, алхимик — мастер. Открыто каждый день, с полудня до девяти вечера».
Фигаро дернул за толстый красный шнур, и где-то в доме раздалось мелодичное треньканье колокольчика. Следователь немного подождал и снова позвонил. Колокольчик надрывался, однако дверь открывать никто не спешил. Тогда Фигаро принялся барабанить в дверь кулаком.
— Эй, Сальдо! Открывай! Я знаю, что ты дома!
За дверью послышалась возня, а затем скрипучий старческий голос пискнул:
— Не открою!
— А я тебе говорю — открывай, скотина ты эдакая!
— Фигаро, это Вы? Идите домой, я занят!
— Никуда я не пойду! Нам надо поговорить!
— Вот завтра утром и поговорим! С полудня до девяти… Пшел прочь, а то жандармов позову!
— Ну и зови, — зло рассмеялся следователь. — Винсент Смайл будет очень рад меня видеть. Это мой старый друг, так что он мне еще поможет вытащить тебя из твоей норы, старый прохвост!
— Чего Вам надо? — в голосе за дверью послышались нотки сомнения.
— Мне нужна твоя помощь! Сейчас, понимаешь?!
За дверью помолчали. Затем что-то щелкнуло, и послышался тяжелый вздох.
— Входите, Фигаро. Только ноги вытирайте.
…Первый этаж дома Альберта Сальдо, как и сказал извозчик, был переделан в алхимическую лавку. Судя по запаху, лаборатория располагалась тут же, в подвале. За дверями, кутаясь в теплый темно-синий халат, стоял сам алхимик, держа в руке подсвечник с единственной горящей свечой.
Альберт ничуть не изменился с того времени, когда Фигаро видел его в последний раз. Разве что козлиная бороденка алхимика стала больше похожа на облезлый беличий хвост, да вокруг рта прибавилось морщин. Маленькие глазки Сальдо смотрели внимательно и зло, а обложенный язык то и дело высовывался изо рта, делая старикашку похожим на дряхлую, но все
