ног постепенно уходит ощущение окаменелости.
— Руку покажи, — без явных признаков сочувствия сказал боец, пройдя в комнату, где совсем недавно произошёл длительный, напряжённый диалог механика со штабными ищейками.
Механик молча подошёл и выставил вперёд руку ладонью вниз — на тыльной стороне ладони, иссиня-жёлтыми пятнами пестрили следы побоев, нанесённых штабным. Кое-где молоток попал не плашмя, а острым углом — и в этих местах проглядывали кровоподтёки. Содранная в двух местах кожа походила на размокшую, а затем высохшую тонкую бумагу. Указательный и безымянный пальцы были согнуты и, судя по всему не разгибались, а мизинец слегка подрагивал.
— По правой руке били. Специально, сволочи… Ты же не левша?
Механик отрицательно помотал головой.
— Надо будет поискать лекарства. У тебя есть аптечка?
— Да.
— Хорошо хоть у тебя кроме инструментов что-то есть. Пальцами пошевели.
Вены на руке механика зашевелились, но пальцы двигались как деревянные — толком даже не сгибались.
— Н-да. Думаю, если бы ты даже решился вмазать молотком штабному — эффект от удара был бы минимальный. Правильно сделал, что не стал выполнять эту просьбу. Чисто логически, мне было бы выгодно не вступаться за тебя, хотя технически в этом проблем особых я не видел. Сейчас я вынужден строить свою тактику количественными критериями. Светиться рано.
— Я не из-за боли отказался бить.
— Да слышал. Тут любая причина для них плоха. Больно — значит слаб физически, не можешь ударить — и того хуже — сопляк, хлюпик. Даже больше скажу: оптимального расклада практически нет, когда имеешь дело с самыми отмороженными преступниками. Их мало кто может остановить. Только люди, имеющие больший вес в этой системе ценностей. И, кстати, что касается закона — то верзила был прав — они и есть этот закон. Верзила-то хоть большой? Я только слушал эту сцену — видеть ничего не видел.
— Да не то что бы большой. Он вроде и не очень высокий. Хотя… Меня-то точно выше. В общем… Если тебе нужно его описание, я сейчас не могу его дать, потому что… Да сам понимаешь — я просто испуган. Я не боец, и не привык к такому. Всё, что происходит — несусветная чушь. Безумно жуткая в своей постоянной непредсказуемости, — последние три предложения механик говорил надрывным голосом, явно чувствуя приближающийся нервный срыв. — Какой из меня слуга беззакония? Зачем они пристали? Они же видели, что я не могу даже в ответ на причинённое мне насилие ответить тем же. Да, не из жалости — из страха, но всё равно не могу. Пусть убивают — к чёрту всё. Мелка́ только жалко — как он будет? Забери его что ли.
— Не нагнетай, — искатель подошёл к столу и остановился около стула, словно брезгуя на него садиться. Он повертел, держа стул за спинку, немного в руках и, дёрнув зачем-то, развернул его к столу так, чтобы удобнее было сидеть. — То, что ты не испытываешь к этим отребьям жалости — уже хорошо. Это я не успокаиваю — это я так, говорю о том, что вижу. И это может помочь тебе остаться человеком и, возможно, даже выжить и жить дальше. Наверное, бить молотком того тупоголового было бессмысленно. В честность этих ублюдков верить нельзя — ещё не факт, что тебя бы похвалили за покорность. Это люди лишённые морали и принципов. Так что пока отделался малой кровью. В плане разговора ты держался очень ничего для небойца. Это надо признать. Хотя, в одной паузе, когда они стали докапываться до того, что ты выжил, а их сослуживец сдох, я был почти уверен, что ты не сможешь больше притворяться и сольёшь меня. Но ты выдержал. Ну, а что касается, зачем ты им нужен — тут вариантов всего ничего. Не бойцовские качества им нужны.
— Тогда какие? — не выдержал механик.
— Им интересен твой дар механика. Не иначе.
— Да скажешь тоже — дар.
— Это не комплимент. По моим наблюдениям, это правда. И умелые руки этому режиму тоже нужны.
— Не вяжется что-то… Они же беспредельщики — ты и сам мне об этом говорил. Только что. По идее, должны были тупо от меня избавиться, тем более я кажусь подозрительным на фоне погибшего их этого… Тогда зачем? Чтобы сделать мою смерть более мучительной? Нет, чушь. Куда быстрее просто убить.
— То, что эти недолюди в тёмных одеждах — самые отъявленные, мерзкие подонки — не подлежит сомнению, и никогда не допускай даже мысли, что в них есть что-то от людей. Нет. Этого просто нет! Но тот, который вёл с тобой беседу, представляется неглупым, и даже очень. А это уже плохо. Нельзя их недооценивать. Возможно, основная часть этих прихлебателей — ленивая, самоуверенная биомасса, которую застать врасплох — как два пальца. Но рассудительные тоже есть. И этот начальничек выстраивает свою линию поведения и рассуждений не как банальный каратель. Он смотрит с заделом на перспективу и готов действовать осторожно — вот его надо опасаться особо.
Искатель резко оборвал свою речь и замолчал, сосредоточившись на поиске инструмента. Столешница после визита штабных представляла собой предельно хаотичное зрелище.
— Вот сволота. Испортил нормальный молоток. Я ведь себе́ его присмотрел.
— У меня ещё как минимум два молотка должно быть, и один из них на этом столе.
— Мне понравился тот — он тяжелее, и рукоятка удобнее, толще, — искатель встал со стула, подошёл к стене и снял с гвоздя молоток, который недавно туда повесил штабной.
Повертев молоток в руках и легка морщась от того, что такой хороший, приглянувшийся ему инструмент побывал в руках легавого, искатель провёл по рукоятке, словно очищая его от скверной энергетики штабных, и вернулся на свой стул.
— Придёт время. Придёт знаменательный час, и этот человек поймёт, что необычные сувениры вполне могут выполнять роль обычного орудия убийства.
Глава 9. Кроваво-пурпурное: лицом к лицу с рассветом. Часть 1-2
Искатель вернулся к столу и сел на табуретку, поудобнее пододвинувшись к столешнице, положил на стол молоток и снова повертел его в руках. Потом нашёл глазами коловорот, взял в руку и переложил поближе к себе, не царапая столешницы. Проверив, не сместилось ли сверло, встал, сместил молоток на край стола так, чтобы ближе к краю располагалась именно рукоятка, и продолжил сверлить.
— А что мне делать, если когда они придут ко мне снова, вдруг посмотрят сюда или специально попрутся в эту часть комнаты? — сдержанно, но тревожно спросил механик.
— Пока не знаю. Это мелочи. Мелочи — в смысле, детали. Когда буду уходить, определимся
