ему слишком утомительными. А деньги здесь можно было — при удаче, конечно, — заработать неплохие. Потом пошли дети, живность, за участками нужно было следить. Налимы, черепахи и улитки… Ну, это конечно, не так выгодно, но зато недалеко от дома на скользких стекляшках и с уродливых карасей можно было иметь приличный доход, если уметь их добывать. А он умел.
И теперь эти далёкие от дома воды казались ему нехорошими, опасными. Повезло ему, что Вася вспомнил про Дениса Калмыкова. Тот в этих местах бывал часто. Прапорщик оборачивается назад и, переложив свою двустволку на правый локоть, говорит:
— Денис!
— Ась? — откликается тот с кормы.
— А как же ты один тут ходишь?
Калмыков отвечает не сразу, думает, что ли, и потом говорит:
— Да так и хожу. Ружьишко к колену приставлю, винтовочку с предохранителя сниму, на дно рядом положу, да и иду помаленьку.
— Бакланы?
— Ага… Их тут немного, стаи небольшие, но бывают яростные, особенно в дожди, от голода, тогда с ними держи ухо востро, — сообщает Калмыков. — И выдры тоже, но их в рогозе сразу слышно, сильно шуршат, и ходят они поодиночке… Так что бакланы тут поопаснее будут. Но хуже всего тут крабы…
— Ну, крабы и у нас злые… — замечает Ряжкин.
— Нет, Вася, не скажи, — не соглашается с ним Денис. — Тут они лютые, все, как на подбор, по два-три кило весу будут, стоит к берегу встать и не углядеть, как они уже на лодку взобрались, тент прожгли и там вещи жрут. Я как-то устал и прилёг к утру, и без внимания… Так они тут же тент прожгли, в лодку влезли, один мне сапог прожёг, я проснулся от того, что кислота ногу обжигает, а ещё один проводку от фонаря к генератору обглодал, половину изоляции сожрал, а у меня другой проволоки не было, а без носового фонаря попробуй поплавай поутру. Пришлось до ближайшего посёлка тащиться. Ремонтировался там.
«Отчаянный человек».
— Ладно, Денис, — говорит Саблин, а сам рассматривает товарища: и КХЗ у того весь штопаный-перештопанный, и маска старая, и башмаки, кажется, ещё те, что прожёг ему краб. Если так, Аким не удивился бы. — Давай поменяемся… Отдохни, перекури.
— Да я и не устал, — отвечает Калмыков. — Я привычный.
Так они и идут не спеша по бескрайнему болоту, что появилось на месте вечной мерзлоты.
К вечеру, пока ещё не стемнело, стали искать себе островок для ночлега, и нашли небольшой, поросший ивой и рогозом. Обошли… Ни выдр, ни шершней на нём не было, шершни вообще нечасто забираются так глубоко в болото, зато весь песок был усеян скорлупой карасиных яиц. Видно, рыба выходит сюда ночами откладывать яйца. А крабы ею и яйцами ужинали.
— Ты глянь, сколько тут карася! — удивляется Ряжкин. — Слышь, Аким, а стекляшки со щукой тут много, как ты думаешь?
— Немало, — отвечает Саблин. — Тины тут сколько угодно, амёбы сантиметров пять на поверхности, не меньше, и ловить здесь рыбу некому… Чего же ей тут не быть? Так что… Должна быть тут рыба.
Стало темнеть, на болото опускалась ночь. Прилетел почти не пыльный, слабый тут, в болоте, вечерний заряд, он стряхнул пыльцу с рогоза и ивы. После казаки поужинали, помылись немного, накрыли лодку брезентом, соорудив себе привычный для болотных рыбаков ночлег, разбились на караулы и стали готовиться ко сну. Первым нёс караул Денис. Он уселся рядом с лодкой на теплый песок с винтовкой. И покуривал. Под брезентом можно было снять респиратор, но было душно, да ещё и работающие рация и блок РЭБ добавляли тепла. Саблин решил вылезти и облиться водой, не питьевой, болотной, фильтрованной, воды у них было в достатке; он, отмахиваясь от насекомых, от которых гудит воздух, стал лить на себя, прямо на гимнастерку, воду, и вдруг остановился, заметив на востоке фиолетовый столб, уходящий в чёрное небо, к звёздам.
— Денис, видал? — спрашивает прапорщик.
— Чего? — уточняет Денис.
— Над Станцией зарево. Видал, как полыхает?
— А, антенны горят, да… Сегодня отменно полыхают, — говорит Калмыков. — Обычно так ярко они не светятся.
— Сколько мы от Станции прошли? — прикидывает Саблин. — Километров двести?
— Ну, от Ягельной мы прошли километров сто семьдесят, а от Ягельной до Станции по прямой, по-моему… километра двадцать три будет. Где-то двести…
— Двести километров, а как видно…
К ним из лодки вылез и Ряжкин, он тоже уставился на фиолетовый столб и тоже удивился:
— Ты глянь какой! Никогда такого не видал. Мы же рядом проходили, в Ягельной ночевали… Такого не было…
— Не было… Нужно будет на обратном пути спросить у казаков на заставах, чего это они так нынче полыхают, — говорит Денис.
— А в Ягельной, наверное, сейчас почти как днём светло, — продолжает Василий. — Что же там за энергии такие?
— Мне как-то предлагали сходить узнать, что там за энергии, — вспоминает Саблин.
— Кто это тебе предлагал? — удивляется Денис.
— Городские, — за Саблина отвечает Ряжкин. — Аким одно время работал на них…
— Это ты тогда такую лодку купил? — спрашивает Калмыков.
— Угу, — прапорщик не хочет продолжать эту тему. Уж больно ему не нравились те времена.
А тут кстати Денис светит фонарём на корму лодки и тут же вскидывает винтовку, хлопает короткий выстрел, и краб, что карабкался на лодку, разлетаясь на куски, падает в болото.
— Ладно, пошли спать, — Саблин выливает на себя воду, а всё, что осталось, льёт на Василия, и они лезут под брезент.
* * *
Последний караул, с часу ночи до трёх, нёс сам Саблин. Антенны над станцией подугасли, теперь лиловый столб не был столь ярким. А после полуночи оживились крабы и караси. Караси, плоские и неповоротливые в своих сегментированных панцирях, выползали
