сдернуть кольцо. Крепко сидит. Но вроде чуток шелохнулись.
Я внимательней присмотрелся с серебряному ободку. Металл потускнел и покрылся сеточкой мельчайших трещин. Хм, отчего же? Может желудочный сок гневоящера повлиял на артефакт? А если есть шанс полностью расплавить дрянную вещицу?
Но до деревни уже было ближе, чем до болота. Я припустил, что есть духу. К первым домам подбежал уже в мыле, как загнанный конь. Смеркалось. Крестьяне уже вернулись с полевых работ. Кто сидел на лавках, перекусывая нехитрой снедью, кто загонял коров, кто уже задремал. Солнце окрасило крыши ярко-оранжевым густым светом, со стороны полей ветер гнал запах разнотравья и хмеля. Царила ленивая благость. Кольцо молчало, будто люди позабыли и про хорошее и про дурное. Вечер густой и тягучий, как кисель или рыбий клей.
Я стрелой промчался по главной улице. Да кто-нибудь! Грешник или праведник. Откуда-то слева донёсся слабый шепоток. Я свернул на улочку — всего пять домов, ещё один совсем на отшибе, сидит на плоской горке. Воровато оглядываясь и натянув шапку на нос, вдоль забора, перебежками двигался мужчина. Низенький, кривенький, с плешивой головой с лысой полянкой идущей от лба к темечку.
“Только бы жена не застукала”
Хм, к любовнице навострился? Я последовал за мужичком, пеняя, чтобы тот шевелился. От страха мужик потел, молился и часто дышал. Когда он постучал в дверь, стоящего в отдалении дома, то выглядел, как покойник. Двери открыла дородная женщина. Белая пухлая рука, похожая на разбухшее тесто схватила плешивого за шиворот и втащила внутрь. Я скользнул следом.
— Принес? — сурово спросила женщина.
В густых черных волосах пробивались редкие серебристые паутинки, но баба ещё не утратила красоты. Она пылала крепким здоровьем — румяные щеки, зубы жёлтые, но все на месте, губы полнокровные, а груди больше головы плешивого. Мужичок сжался перед такой красотой и протянул потную ладошку, где поблескивала влажная серебрушка.
— Милок мой, — проворковала женщина. — Ты не стой, я скоро.
— Боязно как-то, — замялся плешивый, прижимая шапку к груди. — Может выпить есть что-нибудь для храбрости?
— Сейчас, голубок, — почти пропела женщина, разворачиваясь и почти сметая мужичка необъятной грудью.
Я чувствовал, как время поджимает. Надо одним ударом свалить сразу двух врагов — посеять и хорошее и дурное. Баба явно приторговывает мохнаткой, а плешивый пошел налево. Значит, надо отвратить мужика от греха, а женщину проучить.
— Ох, хорошо, — плешивый тяпнул стакан мутного самогона. — А все равно боязно. А вдруг твой вернётся?
— Он силки пошел ставить, — покачала головой баба. — Ты давай, садись.
С плеч женщины упала шерстяная шаль, а затем слетела рубаха. Два молочно-белых шара выскочили наружу. Я ожидал, что они растекутся, как бывает у крупных телом женщин, но груди гордо торчали, смотря крупными коричневыми сосками вперёд. Впечатляет!
Плешивый стыдливо отвёл взгляд.
Женщина схватила новую рубаху, что висела на крючке возле красивой, покрытой синей глазурью печи. На лоб она повязала серую льняную полоску. Звякнула заслонка печи. Из оранжевого нутра потянуло густым жаром. Схватив рогач, баба поддела горшок, стоявший в печи. Глиняный пузатый сосуд побулькивал, брызгался и источал наваристый мясной дух.
Деревянный черпак нырнул в варево и вытащил мелко нашинкованная капусту, кусок ребрышка, грибочки и разваренную картошку. Аромат усилился. Мужчина сбросил шапку и сглотнул. По его подбородку потекла слюна. Едва тарелка оказалась перед ним, он зачерпнул ложкой бульон и принялся прихлебывать, сопя и жмурясь от удовольствия.
Хозяйка вооружилась длинным ножом. Лезвие застучало по доске, крупно нарубая луковицу. Так… Что здесь происходит? Я стоял посреди жилища, совершенно потерянный. Баба принялась за сало — прикрыв левый глаз, она наклонилась и сделала тончайший срез — почти прозрачную полоску с жилками мяса буквально светилась. Скрутив пластинки сала в трубочки, она выложила их на тарелку, посыпав сверху зелёными перьями лука.
— Хлеб забыла! — всполошились женщина.
Она сдернула белую тряпицу, накрывавшую приплюснутый серый хлеб, нарезанный крупными ломтями. Женщина натерла хлеб раздавленным чесноком и подала плешивому вместе с луком и салом. Рядом плюхнулись небольшая плошка с протертым белым хреном. Мужичок макнул краюху в хрен, положил сверху сало и лучок. Одним махом прикончив ломоть, он принялся быстро поглощать щи. Когда тарелка опустела, плешивый принял такой блаженный вид, будто ему сообщили, что он вхож в райские кущи без очереди.
— Вот откушай ещё, — довольная баба суетилась возле стола, выставляя тарелки и плошки. — Яблочки моченые, черемша, грузди и рыжики.
Из печи появилось второе блюдо — длинный противень занимали румяные пирожки. От запаха даже я одурел. Плешивый охнул, вцепившись в золотистые бока пирожков взглядом оголодавшего волка. Я же мрачно уставился на кольцо. Вот и все.
Но катастрофы не случилось. И позолота и камень-глаз говорили, что мне скоро конец, но ничего не происходило. Даже наоборот — глаз сонно приоткрылся, а затем расширился. Пока плешивый уминал пирожки, позолота также вернулась. Что происходит!?
Размышления прервал стук в двери. Мужичок застыл с торчащим из рта продолговатым пирожком. Хозяйка сделалась белее мела. Она жестом указала плешивому лезть под лавку. Тот бесшумно юркнул туда и затаился.
— Ой, а кто это пожаловал? — заворковала женщина, открывая двери. — Ты Федя? Завтра же оговорено?
На пороге стоял крепкий мужчина с черной бородой лопатой. Густые ресницы на концах круто поднимались, придавая гостю лихой вид. Как и ножны с кривой саблей. Федя пожелал губами и нехотя сказал:
— Не могу больше ждать, чресла горят.
Увидев пирожки, он отодвинул женщину и быстрым шагом подошёл к столу. Стоило нежному тесту попасть в рот, как суровое выражение лица мужчину сменилось — он стал похож на довольного ребенка. Крякнув, он хлопнул рюмку самогона. На стол легла серебрушка.
— Я тебе, Федя, с собой дам, только уходи, — взмолилась баба. — Муж скоро с охоты вернётся.
— Жонка, жрать ставь! — раздулся громогласный рык. — И воду на птицу. Трёх рябчиков ольховик послал.
Федя побледнел, разом потеряв молодецкий вид. Кончики его усов опустили, сделавшись похожи на сомьи. Не дожидаясь, он бросился под лавку. Оттуда донеслось возмущённо мычание, возглас удивление, но все быстро стихло.
Вернулся хозяин дома. Был он невысок, но в плечах… совершенно квадратные. Рост его и ширина плеч оказались соразмерны. Борода росла клоками, а волосы спутались, придавая хозяину диковатый вид. Узкое, злое лицо пересекал рваный, багровый шрам.
— Сапоги, Зина, — скомандовал он, садясь на лавку.
Баба тут же бросилась стягивать кожаные сапоги, а после разматывать влажные онучи. Неожиданно мужик нагнулся и крепко хлопнув жену по откляченному заду, воскликнул:
— Хороша срака! А ну давай, становись к столу.
Я вооружился щепочкой. Плешивый и Федя лежали под лавкой, прижавшись
