Дон Аугусто уговорил Мэри помочь ему с допросом, но ее появление только повредило делу. При виде женщины, которая сдержала-таки обещание его утопить, пусть даже фигурально, Маркес взбесился. Покраснев так, что смуглое лицо стало исчерна-багровым, он, брызжа слюной, заорал что-то не слишком разборчивое о потаскухах, стервах и ведьмах, которых следует жечь на костре. Мэри на протяжении трех примерно минут выслушивала поток перемежаемых богохульствами оскорблений, не меняя подчеркнуто-любезного выражения лица. Давалось оно ей с немалым трудом, но глядя на нее можно было подумать, что она присутствует на светском приеме в свою честь. Фернандесу она сделала знак не вмешиваться. Наконец, когда Маркес начал повторяться, графиня Сазонова выбрала момент, с усталым высокомерием заметила, что ожидала от дона Энрике большей изобретательности, пожала плечами и вышла за дверь. От извинений военного министра она со смехом отмахнулась, заявив, что узнала целых два новых слова на спанике, так что затея себя оправдала. Однако, поскольку целью допроса сеньора Маркеса является отнюдь не расширение ее словарного запаса, в дальнейшем она отказывается принимать участие в процессе.
Хорошо все-таки иметь возможность перебросить часть своих хлопот на чужие плечи. И, кстати, не надо думать, что так поступают только слабаки и неумехи: любому нормальному человеку свойственно минимизировать нагрузку. Посему Мэри, которой быстро и прочно надоели постоянные просьбы генерала Рамоса проконсультировать его по тому или иному вопросу, напрямую связала его с Генри Морганом. Мотивировка была простой и незамысловатой: совсем недавно командующий планетарной полицией Бельтайна столкнулся с проблемами, которые в данный момент беспокоили дона Хавьера. Немедленно выяснилось, что вопросов у шефа полиции Кубка не так уж много, во всяком случае, Дядюшку он побеспокоил всего пару раз, и только по существу. Создавалось впечатление, что, в отличие от Хуана Вальдеса, Рамос интересуется именно «очаровательными ушками», а не находящимся между ними содержимым черепной коробки. Что ж, тем хуже для генерала: беседовать с доном Хавьером на отвлеченные темы Мэри не имела ни малейшего желания. Не то чтобы он ей не нравился, но одно дело симпатизировать коллеге, и совсем другое — все время пытаться удержать разговор в рабочем русле. Утомляет.
Правда, следовало признать, что определенная польза от сеньора Рамоса все-таки была. Во всяком случае, именно он придерживал вездесущих журналистов на коротком поводке, не давая им наброситься на Мэри. После того как один из репортеров, прибывший с Санта-Марии и пробравшийся в отель под видом посыльного, был с треском выдворен за пределы планеты, остальные малость попритихли. Графиня Сазонова отнюдь не горела желанием давать интервью и позировать перед камерами. Да, был бой. Непростой бой. Но это, в конце концов, ее работа и нечего делать из нее икону. Тем паче что, судя по нескольким фразам, вскользь оброненным Фернандесом, всего этого она еще успеет нахлебаться. Однако польза пользой, но как мужчина дон Хавьер был совершенно не во вкусе Мэри, и она постаралась как можно мягче дать ему это понять. По счастью, к своему поражению генерал отнесся философски и мстить — к примеру, выпускать журналистов из-под контроля — не стал.
Отвязавшись от назойливого поклонника, Мэри погрузилась в нирвану. Большую часть времени она проводила на берегу океана, в шезлонге или в гамаке. Команда занималась кто чем, прислуга была предупредительна, но ненавязчива, дневное тепло сменялось вечерней прохладой и снова дневным теплом, а в голове, казалось, не осталось ни одной связной мысли. Однако на шестой день блаженного ничегонеделания Мэри почувствовала смутный дискомфорт. Все было прекрасно — и все было не так. В глубине души тлел подспудный огонек недовольства собой. С одной стороны, она что же, не имеет права на отпуск?! С другой — где-то на грани слуха укоризненный голос — то ли князя Цинцадзе, то ли деда, то ли еще чей-то, не разобрать — въедливо напоминал о том, что работа не доделана. Вольно ж тебе было сбыть с рук этих несчастных и прохлаждаться в гамаке, любуясь набегающими на берег волнами… Да, конечно, неспешно раскачиваться, потягивая прекрасный кофе, приятно, но… вот именно, но.
Додумать она не успела. После подтверждения приема вызова деликатное мурлыканье в клипсе коммуникатора сменилось знакомым баритоном.
— Приветствую вас, госпожа капитан третьего ранга!
Мэри не заметила, как выпрыгнула из гамака. Отброшенную чашку подхватил оказавшийся поблизости служащий отеля, но она не обратила на него никакого внимания. Это уже было неинтересно, совсем. Плечи сами собой развернулись, прибой, только что монотонно-успокаивающий, загремел медью литавр.
— Ваше высочество не ошиблись в терминологии? — осторожно поинтересовалась она, но знакомая щекотка в позвоночнике не оставляла места для сомнений, что бы там ни думала разленившаяся на отдыхе голова.
— Ни в коем случае. Извините, что не спросили вашего мнения, но для Империи было предпочтительно, чтобы в системе Таро корветами бельтайнского эскорта командовал русский офицер, находящийся на действительной службе. Приказ подписан числом, следующим за днем принятия вами имперского подданства. Я не вполне уверен в том, что в данном случае так уж уместны поздравления, ведь вы, насколько мне известно, не собирались возвращаться в строй…
Пользуясь тем, что собеседник ее не видит, Мэри бесшабашно махнула рукой:
— Мало ли чего я не собиралась делать? Если Империя считает, что мое место в строю, кто я такая, чтобы кочевряжиться… я правильно употребила слово?
— Абсолютно, — усмехнулся Константин. — Не кокетничайте, Мария Александровна, вы великолепно владеете русским. Ну что ж, раз вы так смотрите на вещи — поздравляю вас. Могу ли я надеяться в ближайшее время встретиться с вами на Кремле?
Теперь настала очередь Мэри усмехаться.
— Несомненно. Когда это у офицера — неважно, русского или бельтайнского — сборы занимали больше десяти минут?
Возвращение на Кремль получилось тихим и будничным. Никаких встреч на посадочном квадрате, никакой помпы. Правда, Мэри немало позабавили ревнивые взгляды, которые бросали друг на друга Степан и Иван Кузьмич, стоящие бок о бок и совершенно одинаково вытягивающие шеи. Ей опять предстояло разделиться с экипажем: супруги О'Нил и близнецы отправлялись непосредственно домой, а ее саму дед настоятельно попросил прибыть в дом Сазоновых. Удивляясь, что бы это значило — ну не стал же отцовский крестный распространяться о ее пребывании в лазарете? — Мэри приветливо кивнула Степану и прошла вслед за ним к машине.
