-- А ты на цвет глянь, -- перебила Нинель Абрамовна, -- вся мебель темная, а эта гробина как бельмо на глазу! Нипочем платить за него не стану! Вели сечь плотников!
-- Госпожа Нинель! -- раздался от порога разобиженный вопль столяра. -- Вы же сами просили осветлить комнату, сделать что-нибудь этакое, вот из липы и сострогали...
-- Мало ли, чего я просила, у тебя что -- глаз нет? -- верещала Нинель Абрамовна.
Пиримидон зажал уши и топнул ногой:
-- Хватит! Шкаф забираю себе, в кабинете поставлю, а вы, мама, закажите новый, только я вас умоляю, определитесь с цветом до того, как сделают.
По знаку князя в комнату набежала челядь, шкаф отодвинули от стены и принялись валить на бок. Дрогнул под ногами пол, чтоб не загреметь я уперся руками в боковины. Господи! Лишь бы дверки не открылись, вывалюсь, конец...
Следующая четверть часа, покудова перетаскивали шкаф, напрочь выпала из моего сознания. Очнулся уже на новом месте, сердечко дернулось раз-другой и, разгоняя застывшую кровь, замолотило в учащенном ритме. Как так случилось, что меня до сих пор не обнаружили -- загадка. Из того самого разряда "белых пятен", которые вряд ли когда-то будут раскрашены и уж тем более мной.
Набравшись смелости, я снова придвинулся к щели.
Обзор закрывает широкая спина Пиримидона. Он сидит за столом практически вплотную к шкафу. Мне ничего не осталось, как забиться в угол и молить Бога, чтоб князю не взбрело осмотреть приобретенную мебель изнутри. Сомневаюсь, что я похож на пережравшую моль в женском сарафане, а других правдоподобных отмазок нет.
Откуда-то справа раздался сильный уверенный голос:
-- Кузнец Аким с челобитной.
-- Проси, -- прогудел князь.
В комнате послышалась возня, скрипнула дверь и мгновение спустя донесся спокойный рассудительный говор кузнеца:
-- Ваша Светлость челом бью, помощи прошу. Глянь, какую косу отковал, век не затупиться, вели дворовым опробовать.
-- Чего хочешь-то?
-- Мне бы деньжат малость на закуп железа, косьба на носу, рассчитаюсь быстро, до снегов, оба с прибылью будем.
-- Оставь косу, завтра опробуем, коли, хороша -- дам денег. Ступай. Следующий!
-- Коневод Потехин!
По паркету загрохотали сапоги, звук добрался до стола и стих, голос у коневода резкий, как лошадиное ржание:
-- Здравствуй Княже! Изволь на двор выйти, я в подарок жеребца привел, на сто верст округ лучше не сыщешь!
-- А чего взамен желаешь?
-- Ты сперва глянь на красавца, об деле после потолкуем.
-- Ну, пойдем, -- согласился Пиримидон, вставая с кресла.
Я выждал пару минут и осторожно выбрался наружу. Первым делом рванулся к окну. Пустое, за рамой кованая решетка, прутья в палец толщиной. Обогнув стол, на цыпочках подкрался к двери, лег на живот. И здесь облом, в широкую щель видны носки стрелецких сапог.
Поднялся, подавив приступ паники, осмотрелся. Княжеский кабинет оказался скромен до безобразия. Напротив окна мягкий диванчик на высоких резных ножках, за столом ободранное креслице, у стены долбаный шкаф. Вот и все, если не считать камина. На всякий случай проверил дымоход, с тем же успехом можно пытаться просочиться сквозь оконную решетку, только сажей перемазался.
Глотнул водички из графина на столе и полез прятаться под диван. Шкаф, где я притворялся молью, на всю оставшуюся жизнь выработал во мне устойчивую аллергию к липе.
Князь явился минут через пять. Стоявший за дверью стрелец пригласил следующего просителя, но едва неказистый мужичек ступил на порог, в кабинет вихрем влетела княгиня. Я весь обратился в слух.
-- Пиримидон! -- требовательно произнесла супруга. -- На кой тебе шкаф? Давай лучше в опочивальню поставим, я уже и место приглядела.
Князь поморщился и махнул рукой:
-- Поступай, как знаешь...
В комнату заскочили четыре холопа, и многострадальный шкаф отправился в новое путешествие. Я злорадно усмехнулся, ни княгини сегодня день, быть ей без пряников...
Отделавшись от супруги, Пиримидон продолжил прием. Четыре часа я жался к плинтусу, выслушивая вместе с князем многочисленные просьбы и жалобы. Когда за окном начало смеркаться в кабинет вошел стрелец.
-- Все Княже, желающих больше нет, один я остался.
-- А тебе-то чего надобно? -- удивленно спросил Пиримидон.
-- Да тут такое дело, Ваша милость, -- смущенно пробухтел стрелец, -- у кумы завтрева день ангела, а живет далече, чтоб поспеть в ночь ехать придется, мне б грамотку с печатью, иначе стража ворота не отворит.
Я осторожно подался вперед. Любопытно взглянуть, как отреагирует на такое заявление князь. Пиримидон устало шевельнул плечами, покарябал нос и, подавив зевок, лениво поинтересовался:
-- А кто кабинет охранять будет?
-- Так у меня смена через два часа, в ночь Митька, сын Гаврилов заступает. -- Отрапортовал стрелец.
Князь придвинул лист бумаги и нацарапал несколько строк. Затем залез в нижний ящик стола, огромная ладонь долго шарила пустоту, пока не наткнулась на государственную печать.
-- Держи, -- протянул Пиримидон служивому готовый документ.
Стрелец поклонился и, засунув грамотку за голенище, вернулся на пост. Я завистливо облизнулся.
Оставшись в одиночестве, князь подпер голову руками и потухшим взглядом долго буравил стену напротив. Широкий лоб прорезали горькие морщины. Мне жаль Пиримидона и по-мужски, и по-человечески, да чем поможешь...
Нагоревавшись вволю, князь поплелся ужинать. Я выбрался из-под дивана. От первого шага онемевшие ноги пронзила острая боль, кое-как доплелся до стола и устроился на манер князя. До сих пор мне везло, как лягушке в кувшине с молоком, но что дальше?
Сквозь зарешеченное окно в комнату скользнул слабый лучик заходящего солнца. Пока окончательно не стемнело, я отыскал печать и схватился за перо. Если удастся выбраться, то пропуск, открывающий по ночам городские ворота, лишним не будет. Спасибо стрельцу -- надоумил. Когда чернила высохли, я сложил листок вчетверо и сунул... за корсет, а куда еще его можно сунуть в этом чертовом сарафане.
Прошло два часа, я слышал, как менялись часовые. Ближе к полуночи, когда темнота стала практически осязаемой, за дверью раздался долгожданный храп. Пробил заветный час, я решил рискнуть. На ощупь пробрался к выходу, из коридора через щель у пола пробивается слабый отблеск горящей свечи. Уперся ладонью в дверь, надавил, не поддается зараза. С той стороны донеслось неясное бормотание. Я отскочил в самый темный угол. Путь на волю перекрыт, окаянный стрелец придавил дверь телом, выйти незамеченным невозможно.
