Она пожала плечами.
— Но ведь он умер от сердечного приступа.
— Кто-то сделал ему укол. Прямо в область сердца.
Она удивленно посмотрела:
— Это я ввела ему адреналин. Обычная процедура.
Кровь выступает, если вы пытаетесь отскочить в сторону от инжектора, так как обыкновенно лекарство просачивается сквозь поры без всяких следов.
— В этот момент он уже был мертв?
— Таково мое профессиональное мнение. Пульса не было, дыхания тоже. Очень красноречивые симптомы.
— Понимаю.
— А разве что-то... В чем, собственно, дело, Уильям?
Или мне невероятно как везет, или Диана — великолепная актриса.
— Так, ничего. Ладно, пойду к Джарвису, пусть что-нибудь даст мне для руки.— Я открыл дверь.— Как гора с плеч.
Она смотрела мне прямо в глаза:
— Это точно.
Но я рано успокоился. Несмотря на присутствие незаинтересованных свидетелей во время событий в лазарете, по группе пошли слухи, что я заставил доктора Алсевер лишить Граубарда жизни, так как сам был не в состоянии этого сделать и не хотел беспокоить себя процедурой трибунала.
Но фактически, по уставу, я вообще не был обязан в данном случае устраивать трибунал. Мне нужно было только сказать: «Ты, ты и ты. Отведите этого человека наверх и расстреляйте». И горе рядовому, который ослушался бы приказа.
В некотором роде мои отношения с солдатами улучшились. Внешне они выказывали больше уважения. Но это был дешевый авторитет, который легко завоюет любой жестокий лидер.
У меня теперь была новая кличка — Убийца. И это едва я привык к старой.
Жизнь на базе быстро вошла в старую колею. Я почти с нетерпением ожидал появления тельциан, чтобы хоть как-то избавиться от рутины. Хотя обязанности у меня были весьма многочисленные, но все больше типа «это могу сделать только я», а проблемы, не требующие большой ответственности, решались на уровне нижних эшелонов.
Раньше я никогда не увлекался спортом или играми, но теперь они превратились для меня в своеобразный «выпускной клапан». Впервые в жизни я не смог сосредоточиться на чтении или учебе. Поэтому я фехтовал — на шпагах, на саблях — с другими офицерами, до изнеможения работал на тренажерах и даже в ящике стола в каюте держал скакалку. Большинство офицеров играли в шахматы, но я оказался слабым по сравнению с ними игроком и выигрывал, только если мне хотели сделать приятное. Играть в слова я тоже не мог — они с трудом манипулировали архаичным диалектом, на котором мы общались. А у меня не было ни времени, ни способностей, чтобы освоить «современный» английский.
Некоторое время я позволил Диане вводить мне транквилизаторы, но вскоре начали сказываться результаты кумулятивного эффекта, я начал к ним привыкать, и пришлось их бросить. Тогда я попробовал заняться психоанализом с лейтенантом Вилбером. Ничего не вышло. Мы говорили на разных языках — в историческом смысле. Все равно как если бы я начал давать советы средневековому крестьянину, как ему ужиться наилучшим образом с местным священником и феодалом.
Хуже всего, я был уверен, что вполне смог бы справиться с напряжением командной должности, вынес бы заключение в этой пещере с людьми, которые временами казались мне такими же чужими, как враги-тельциане, если бы со мной была Мэригей. И чем дальше, тем сильнее становилось это чувство.
Психиатр сказал, что я романтизирую свое положение. Он знал, что такое любовь, сам был влюблен. Сексуальная полярность влюбленных не имеет значения. Но любовь — это хрупкий кристалл, это нежный цветок, это нестабильная реакция, с периодом полураспада в восемь месяцев. Чушь, сказал я ему. У вас на глазах шоры. Тридцать веков довоенной истории человечества учат нас, что лишь любовь сильнее смерти, и он бы это знал, если бы родился не в колбе. Тут он с кислой миной заявил, что я просто жертва сексуальной неудовлетворенности и романтических иллюзий.
Но мы не так уж плохо проводили время, хотя и спорили. Но вылечить меня он так и не вылечил.
Единственным моим новым другом стал кот, наделенный обычным для котов свойством избегать людей, которые кошек любят, и попадаться тем, кто их не переносит.
Теперь он часто сидел у меня на коленях. Насколько мне было известно, в нашей округе он был единственным вторым гетеросексуальным млекопитающим, кроме меня. Ему была сделана специальная операция, конечно, но в принципе это дела не меняло.
Это произошло как раз на 400-й день нашей вахты. Я сидел за своим столом и делал вид, что проверяю новый список нарядов, составленный Холлибоу. Кот сидел у меня на коленях и громко мурлыкал, хотя никто его не гладил. Чарли развалился в кресле и что-то читал с экрана терминала.
Загудел фон — это была капитан Антопол.
— Они прибыли.
— Что?
— Я говорю, они прибыли. Тельцианский корабль только что вышел из поля коллапсара. Ноль восемь световой. Торможение — тридцать g.
Я смахнул кота на пол.
— Когда... когда сможете начать погоню?
— Как только дадите мне отбой.
Я выключил фон и направился к старто-компьютеру, точно такому, что был установлен на «Масарике II». Они были связаны прямым каналом. Пока я набирал данные, Чарли возился с демонстратором.
Демонстратор представлял собой голографический экран в полметра толщиной по метру в длину и высоту. Он был запрограммирован показывать положение Сад-138, нашей планеты и еще нескольких мелких небесных тел этой системы. Зеленая и красная точки отмечали позиции нашего крейсера и корабли тельциан.
По данным компьютера, тельцианам понадобится не менее одиннадцати дней, чтобы затормозиться и добраться до нашей планеты. Но чтобы не дать захватить себя, словно мух на потолке, они постоянно меняли ускорение и направление полета. Поэтому, основываясь на сотнях подобных случаев из истории войны, компьютер составил таблицу вероятности контакта.
Средний показатель 28,9554 500000
Если только, конечно, Антопол и ее команда веселых пиратов не накроют их крейсер раньше срока. Вероятность этого — пятьдесят на пятьдесят.
Но нам в любом случае оставалось одно — сидеть и ждать. Если Антопол повезет, то воевать нам не придется. Нас сменит новый гарнизон, а наш отправят к следующему коллапсару.
— Еще не начали.— Чарли перевел демонстратор на минимальную масштабную шкалу. Планета выглядела как белый шар величиной с дыню. Зеленая точка крейсера горела от нее на расстоянии в восемь таких дынь.
Пока мы смотрели, от точки корабля отделилась еще одна зеленая точка и поплыла в сторону. Ее сопровождала туманная цифра 2. В соответствии с «условными обозначениями», спроецированными в нижний левый угол демонстратора, двойка обозначала «ракету преследования». Остальные цифры относились к самому «Масарику», к штурмовику
