– Впереди, в тоннеле. Будто кто-то на корточках у стены. – Переведя дыхание, Верити добавила: – Выглядит как ребенок.
– Ребенок? Не говори чепухи!
– Ребенок мог с легкостью пробраться сюда.
Авелинг покачал головой, но Ожье видела: он нервничает. Неудивительно. У нее самой мурашки ползли по коже, когда шла здесь в прошлый раз. Ползут и сейчас.
– Здесь кто-нибудь есть? – позвал Авелинг. – Кто-то с портала? Бартон, это ты?
– Это не Бартон, – возразила Верити. – И не Скелсгард.
Пистолет плюнул оранжевым пламенем наугад в темноту, пуля с хрустом врезалась в камень в дюжине метров. Раскаты эха от выстрела пронеслись туда и сюда по тоннелю. Затем стихли, и повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь дыханием.
– Черт! – произнес Авелинг.
– Вы видели что-то?
– Вроде да. Но может быть, ты внушила мне, что вижу.
– Но ведь было слышно что-то перед тем, как я заметила ребенка, – сказала Ожье.
– Кажется, я тоже что-то видел. – В голосе Авелинга убыло уверенности.
– Похоже на ребенка?
– Не на ребенка. А если на ребенка, то что-то…
Авелинг не договорил.
– Что-то пошло не так, – прошептала Ожье, прижимаясь к стене, и процедила тихо и зло: – Вы же знаете сами!
– Это игра теней.
– Меня глаза не обманули. Это не игра воображения, даже если вы и уверены в обратном.
В ответ он зашипел сам, приказывая молчать, не сводя мушки с тоннеля. Верити заметила, что рука с пистолетом трясется.
– И что? – фыркнул он.
– А то, что нам следует побыстрее убираться отсюда, пока не влипли.
– Гляди! – прошептал Авелинг, нащупав лучом фонаря темный пригорок в дюжине метров впереди. – Тело.
Оно было слишком велико для детского.
– Думаю, это Бартон, – произнесла Ожье обреченно. – Это Бартон, и он мертв.
– Невозможно! – отрезал Авелинг.
Он оттолкнул Верити и прошел по тоннелю. Луч скакал по стенам, пока Авелинг не опустился на колени рядом с телом. Пистолет по-прежнему трясся в его руке.
– Ох, плохо, – пробормотал Авелинг.
Ожье заставила себя подойти. Да, она не ошиблась. Бартон. Авелинг провел по телу лучом, задержал его на груди. Пулевых ран было десятка два, перекрывающихся, будто лунные кратеры. Наверное, стреляли почти в упор. Ожье вынула пистолет из еще теплых пальцев мертвеца.
– А теперь давайте уберемся отсюда, – предложила она.
Рука Авелинга дернулась – он послал еще две пули в темноту. В свете вспышек Ожье увидела, как вблизи грубо высеченной стены тоннеля движется что-то похожее на куклу в красном платье. Существо с телом ребенка и вовсе не детским лицом, морщинистым и диким, – то ли старуха, то ли оживший мертвец с оскаленной в злобной ухмылке пастью, полной черных острых зубов. Пистолет тянул руку вниз. Ожье направила его в темноту, прицелилась в то место, где только что заметила чудовище. Нажала на спусковой крючок. Он щелкнул. И все. Проклиная свою глупость, Ожье сдвинула предохранитель и нажала снова. Опять ничего. Наверное, Бартон опустошил обойму.
– У нас крупные неприятности, – процедил Авелинг, вставая и отходя от тела на полусогнутых ногах.
– Я сейчас точно видела кого-то, – сказала Верити, сжимая пистолет. – Вроде ребенок, но лицо…
– Это не ребенок.
– Чего-то в этом роде вы и ожидали, правда?
– Молодец! Оценка «отлично», – прошипел Авелинг.
Охваченная внезапной яростью, она придавила ствол бесполезного пистолета к боку Авелинга и выдохнула ему в ухо:
– Свинья, выкладывай-ка все!
Верити хотела употребить другое слово, но даже в такой ситуации не смогла выговорить непристойность.
– Этот ребенок с Земли-Один?
– Почему ты так думаешь?
– Кто бы это ни был, он здесь чужой. Давай рассказывай, что тут происходит.
– Это разведгруппа НП, – с трудом проговорил Авелинг.
Он пошарил лучом по тоннелю – никого.
– Что?
– Ожье, ты чего? Неужели не помнишь ту мелкую гадкую войну, о которой мы так не любим говорить? Войну с нашими нынешними друзьями из Федерации Полисов?
– И при чем здесь та война?
– Они бросили против нас детей. Модификация генов, клонирование, психологическое программирование. Результат – неотеническая пехота. Машины для убийства, имеющие облик ребенка.
Ее заставил содрогнуться ужас, который передался от собеседника. И она подумала, что от тварей, способных так подействовать на Авелинга, лучше и в самом деле держаться как можно дальше.
– Ты воевал с ними?
– Я… имел с ними дело. Это не совсем то, что воевать. Мелкие злобные твари проползали в те места, которые мы считали полностью вычищенными, и дожидались неделями, иногда без еды и воды, почти впадая в кому. А потом выходили на свет… – Авелинг задышал часто и тяжело и заговорил, будто силой выволакивая слова из памяти: – Их трудно убить. Быстрые, сильные, живучие… Болевой порог запредельный. Идеально развит инстинкт самосохранения – но есть и готовность умереть ради достижения цели. И даже когда мы узнали, кто они, даже когда ясно видели врага… нажать на курок было почти невозможно. Они же точь-в-точь дети. Четыре миллиарда лет эволюция впихивала в наши головы: не убивайте свое потомство. Не смейте поднимать руку на маленьких.
– Кажется, мы звали их детьми войны, – прошептала Верити.
– А, так мы все-таки помним свою историю? – Насмешливый тон не замаскировал страха.
Она подумала о Кассандре, представителе прогров, участвовавшей в неудачной археологической экспедиции и выдававшей себя за ребенка. Из-за нее Верити и попала в нынешнюю переделку. Неотеническая пехота стала первым шагом к появлению прогров в детском обличье. Но об этом шаге никто теперь не любит вспоминать, а особенно прогры.
– Кажется, они были генетическим тупиком. Неудачной моделью. Нестабильная психика, быстрый износ.
– Они были оружием, рассчитанным на определенный срок использования, – объяснил Авелинг.
– Но никто не видел детей войны уже лет двадцать, а то и тридцать. Авелинг, скажи мне, что делает такое чудовище в тоннеле под Парижем?
– Ожье, додумайся сама. Прогры уже здесь. Они проникли на Землю-Два.
«Как же тут холодно, – подумала она вдруг. – А еще очень страшно и далеко от дома».
– Нам нужно выбираться на поверхность!
– Нет, – ответил Авелинг, видимо уже собравшийся с духом. – Мы должны пробиться к порталу. Его сохранность – превыше всего.
– Если дети добрались сюда, то уже знают о портале. И пользовались им. Как иначе они могли проникнуть?
Авелинг раскрыл рот, но почему-то не произнес ничего связного. Он мокро кашлянул и навалился на Ожье, выронив фонарь и пистолет. Она втянула воздух; хотелось отчаянно завизжать. Естественная женская реакция на убийство человека рядом. Но как-то сумела сдержаться. Дрожа, сосредоточившись на нужных действиях, а не на осмыслении происходящего, она заменила бесполезный пистолет Бартона на тот, который выронил Авелинг.
Пригнувшись, посветила вдоль тоннеля – и по счастливой случайности поймала в круг света дитя войны, прижавшееся к стене. Увиденное на миг парализовало сознание. Жуткая сморщенная пародия на лицо, бескровные смятые губы, дьявольская ухмылка, торчащие черные резцы.
И впрямь быстрый износ.
Между губами мелькнул сухой черный язык. В тонкой лапке существо держало предмет, похожий на оружие, и направляло его в сторону Ожье. Та выстрелила первой. Пистолет яростно дернулся в ладони. Ожье вскрикнула от боли, а дитя сложилось пополам и выпало из светлого пятна. Оружие лязгнуло о камни, сама тварь заголосила тонко, истошно – как чайник со свистком.
Инстинкт самосохранения неистово кричал: скорее назад, на поверхность! В тоннеле эта тварь может быть не одна. Но ведь надо посмотреть, что именно убила или изувечила пуля, выпущенная археологом Ожье…
Пистолет тянул руку. В нем должен быть еще по крайней мере один патрон.
Или не должен?
Дитя перестало кричать, вопли сменились слабыми, почти ритмичными стонами.
Ожье подошла вплотную, ногой отшвырнула оружие, опустилась на колени. Пук черных волос на макушке сбился набок, обнажив морщинистую, в пигментных пятнах кожу, бледную и безволосую. Вблизи, в безжалостном свете фонаря, лицо твари казалось сплошь состоящим из обвисших складок и синюшных рубцов. Оно походило на старую порченую резину, прикрытую растрескавшимся слоем макияжа. Глаза тусклые, подернутые желтушной ревматической пленкой. Зубы – гнилые корешки, черный комок больного языка мечется между ними, словно безумец в клетке, пытаясь изрыгнуть членораздельное слово между стонами. И отвратительная вонь, словно из тюремного нужника.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Ожье.
– Тебе… не нужно… знать, – прохрипело дитя.
– Я знаю, кто ты. Созданный ради войны урод, монстр. Тебя и таких, как ты, должны были уничтожить десятилетия назад. Вопрос: почему не уничтожили?
Из щербатого частокола зубов выплеснулась жижа.
