прошло — он уже забыл. Всё мимо ушей! Ну, конечно! Ему-то не надо — он же не перекидыш.
Потапыч вытащил из кармана штанов здоровенные ножницы.
— Давай, перекидывайся обратно! Стричь тебя буду. Походишь лысым немного. Зато не жарко.
Это ещё на хера?
Я вопросительно посмотрел на Потапыча. Но старик только нетерпеливо щёлкнул ножницами.
— Давай! Не до ночи же с тобой возиться! Я жрать хочу. Да и ты сейчас оголодаешь.
Я перекинулся обратно в кота.
Старик уселся на траву и принялся щёлкать ножницами. Холодный металл, касаясь кожи, заставлял ёжиться. Шерсть на загривке поневоле вставала дыбом.
Я негромко зарычал. Сухая ладонь легла мне на холку.
— Стой спокойно!
Я скосил глаза и увидел, как на траву мягко падают пятнистые рыже-серые шерстяные пряди. Их становилось всё больше и больше.
Через полчаса Потапыч вытер ножницы о траву и сунул их обратно в карман.
— Ну, вот и всё! Давай, перекидывайся обратно!
Ага, щас!
Я закрутился волчком, пытаясь разглядеть — что там настриг этот парикмахер.
Потапыч снова расхохотался.
— Может, тебе зеркало принести в полный рост? Перекидывайся уже!
Я встал на задние лапы и перекинулся в человека.
Ага, получилось, бля!
— Одежду не надевай, погоди!
Потапыч бесцеремонно сгрёб шерсть с травы на мою рубаху и, кряхтя, поднялся с земли.
— Идём со мной!
Я завернул шерсть в рубаху, подхватил остальные шмотки и пошёл за стариком к его лачуге.
Дружинники проводили нас удивлёнными взглядами.
— Заходи!
Потапыч открыл низкую дверь и пропустил меня вперёд.
Я пригнулся и вошёл внутрь.
Вдоль стены стояли грубо сколоченные нары, на которых лежал Божен. В дальнем углу — стол из толстых сосновых досок и крепкий табурет. Над столом приколочена широкая полка. Возле самого входа — сложенная из булыжников печь с глиняной трубой.
— На, вот, держи!
Потапыч протянул мне длинную иглу с большим ушком и моток крепких ниток.
— Пришей ко всей одежде по пучку своей шерсти. Начни со штанов. А потом — ко всем остальным вещам, которые носишь. Хоть к мечу, хоть к кольчуге. Где нельзя пришить — примотай или приклей. И следи, чтобы не отклеилось. Тогда шмотка будет перекидываться вместе с тобой.
Бля! Что так можно было, да?! Охренеть!
Я вприпрыжку наярил к выходу, и вдруг холодная рука цепко схватила меня за запястье.
— Немой! — слабо простонал Божен.
Очнулся, святоша!
— Немой! Крест мой где?
Одной рукой Божен вцепился в меня, другой — вслепую шарил по своей груди.
— Крест!
Я вопросительно посмотрел на Потапыча. Старик нахмурил брови.
— Не нужен ему пока крест. Пусть так полежит, отдохнёт. А ты иди! Вечер скоро. В темноте, что ли, шить будешь?
Я вырвал руку из слабых пальцев Божена и выскочил наружу. Тут же, у входа плюхнулся голой жопой на холодную траву и принялся крепкими двойными стежками пришивать пучок шерсти к штанам.
Через час я обшил шерстью всё, что можно. Натянул одежду и решил пробовать.
Перекидываемся, Немой!
Оп-па!
А теперь на задние лапы и обратно!
Получилось! Я стоял полностью одетый. Получилось, бля!
— Ну вот! Другое дело!
Потапыч снова выглянул из своего жилища.
— Погоди, я сейчас!
Он ушёл к костру и вернулся с деревянным ведром в руке.
— Надо святоше отвар дать.
Со стороны костра явственно доносился одуряющий запах ячменной каши с мясом. Я нетерпеливо сглотнул слюну, но остался дожидаться Потапыча.
Наконец, старик вышел на улицу и плотно прикрыл за собой дверь.
— Спит. Ну, а мы поужинаем. И вот что, Немой!
Потапыч внимательно посмотрел на темнеющее небо.
— Сегодня полная луна будет. Ты, как поужинаешь — ложись спать. А ночью вставай и иди к реке. Искупайся.
На хрена? Нет, помыться, конечно, не мешает. Но с хера ли такая таинственность?
Я недоумённо поглядел на старика. Он нахмурил брови.
— Просто сделай, как я говорю. Перекидышам это полезно. Особенно, таким, как ты.
* * *
Ночью меня разбудил Мыш. Он завозился возле моей щеки. Я проснулся и вопросительно поглядел на него.
— Тут полёвка одна живёт под домом, — виновато ответил он. — Симпатичная! Пойду, погулять позову.
Вот блядун!
Мыш свалил, залихватски сдвинув набекрень чайное ситечко. А я поднялся и под густой храп дружинников осторожно выбрался из шалаша.
Над чёрными резными макушками ёлок низко висела огромная луна. Проплывающие облака не могли закрыть её полностью и только скользили по сияющему диску. Тонко звенели комары. В реке тихо плескалась рыба.
В лунном свете я нашёл тропинку и ощупью спустился на берег. Разделся, постоял, обнимая себя руками и глядя на дробящуюся лунную дорожку. Потом вошёл в тёплую, медленно текущую воду.
Я несколько раз окунулся, затем лёг на воду и, фыркая, поплыл против течения.
Хорошо, бля!
«Иди к нам!» — сказал где-то рядом нежный женский голос.
Я закрутил башкой, но никого не увидел.
«К нам! Иди к нам!»
Теперь голос звучал прямо в моей голове.
Я развернулся и поплыл к берегу. Но что-то цепко схватило меня за лодыжку и потянуло назад.
«К нам! К нам, слышишь!»
Изо всех сил колотя по воде руками, я попытался отбиться свободной ногой. Но её тоже стиснула невидимая рука.
Неведомая сила тащила меня в глубину. Голос в голове звучал всё громче. Его не мог заглушить даже барабанящий в виски пульс.
Я ушёл под воду. Забарахтался, вытягивая шею в попытке глотнуть хоть немного воздуха. Но за ноги потянули сильнее.
Вода хлынула в рот, залила ноздри.
Бля, я же сейчас сдохну!
Ни хера не соображая от страха, я рванулся в последний раз. Вынырнул, выхаркнул воду, судорожно втянул в себя воздух.
И еле слышно захрипел, насильно выталкивая из глотки непослушные слова:
— Су-у-уки! Пустите-е-е!!!
Я почувствовал, что мои ноги освободились. Дёрнулся и поплыл к берегу, вяло барахтаясь, словно подшибленная камнем лягушка. До берега было метров десять, не больше. Но мне показалось, что прошло несколько часов прежде, чем мои руки чиркнули по дну.
Губы сводило от холода и пережитого страха. Я навалился грудью и локтями на шершавый песок, бессильно шепча:
— Суки! Суки!
Увидел перед носом вымытый из земли ивовый корень и уцепился за него обеими руками. Подтянулся, уткнувшись носом в собственные сапоги.
Хер вы меня утащите!
За спиной послышался всплеск. Грудной женский голос сказал:
«Хорошенький! Гляди, какая у него задница!»
Другой голос звонко хихикнул в ответ.
Ободрав колени о песок, я поджал ноги к самому животу. Оглянулся и увидел исчезающий в воде большой рыбий хвост.
— Здорово, Немой!
