шагнуть в узкие тоннели темноты, поспешить за сыном — за голосом сына, но над входом появилась светящаяся голограмма билборда. Переливающаяся кровавая строка медленно проползла, Виктор прочитал: «Солдат, если зайдёшь — сожжёшь этот поганый мир».
В кровавых небесах Солдат увидел корчащихся в огне людей. Агония горевшего мира поражала воображение: люди стонали, молили, кричали, корчились в болях, но не умирали. Кожа их чернела, багровела, лопалась, пузырилась, источала зловоние. Люди били себя ножами, колами, топорами, вилами, расчленяли друг друга: лишь бы прикончить боль, лишь бы закончить жизнь. Чёрные гады и твари — гиены, змеи, скорпионы, огромная саранча и многие неизвестные — изъедали их плоть. И казалось, этому не будет конца. Лёд пронзал их тела и землю, нещадная жара и пустыня покрыли их.
— А мне всё равно, я за Илюшкой…
— Папа-а-а!.. — нескончаемо долгий крик сына разбудил Солдата, но он успел услышать утробный, вязкий, невероятно низкий смех:
— М-х, м-ха! М-ха, ха, ха, ха!
И мир перед заспанными глазами проявился не сразу, а висела картина: с небес на земной шар взирали три черепа, на их головах — богатырские шлемы. Всю землю накрывало рогатое и хвостатое существо.
Картина медленно рассыпалась в воздухе, словно крепкий ветер постепенно отдирал и уносил с собой окаменевший серый пепел.
И услышал громкий шёпот: «Солдат, сожги этот мир дотла».
— То предостерегает… во сне, то просит, — проворчал Виктор. — Ведь я же услышал сейчас? Не показалось? — Он сел на ложе и осмотрел серую хмурость. Интересовали шарики, которые он назвал праной, но в чуть прохладном рассвете лишь бледнела убогая мрачность разрушений. Взгляд скользнул по мшистому углу, по кирпичу с кандалами, по жидкой баррикаде на входе; ладонь сжала ручку сапёрной лопатки.
Ладно, пора подниматься. Если утро такое тёплое, то, скорее всего, день будет слишком жарким. Возможно, за горами, как нарисовано на карте, климат изменится. Главное, чтобы не стал ледяным. Виктор вспомнил сон.
— Как во сне, с намертво замороженными людьми. — Ещё он неожиданно вспомнил, что число четыреста четыре в виде клейма не только у Мертвячки и детишек с озера, но и у всех «утопленников». — Они все являются ошибкой, — задумчиво произнёс он. — Вопрос: ошибкой чего? Или… чьей?
Солдат поднялся на ноги и ладонями постучал по всем карманам. Проверил на месте ли пистолеты и обоймы. Пальцами потёр уголок карты: тоже не потерял. Начинала мучать жажда. Он вспомнил про кулон Мертвячки и полез за ним в задний карман штанов, как неимоверной силы вопль заставил его короткие волосы на голове шевельнуться, дважды пройтись волной. Виктор припал лбом к стене, в щели между досок осмотрел местность и присвистнул.
— В этом мире для меня покоя не будет — никогда.
1
Утопая по колено в переливающемся серо-лазурном тумане, стелящимся по равнине, к развалинам из полусгнивших домов, в одном из которых находился Виктор, шли полуистлевшие людские фигуры. Двигались они медленно, и Солдат первоначально подумал, что это посланники от Снайпера: в его орде тоже предостаточно медлительных «утопленников». На их телах просматривалась одежда, свисающая лохмотьями, и вроде бы видны лица, волосы, другие части тел, но — после внимательного рассмотрения Солдат пришёл к выводу, что эти чрезмерно неторопливые мертвяки не из войска Снайпера. У мёртвых Снайпера всё различимо, видно всё разложение — каждая жила и вена, кожа и плоть, а эти словно сгустки, сотворённые из воздуха, ветра и смоляного дыма. Их волосы развевались и, казалось, растворялись в рассвете; от их тел отлетали частички, походившие на обычный пепел, и восходили к небу. Иногда они становились полупрозрачными и были похожи на чёрных призраков, которые вот-вот рассеются в безветренной серости утра. Неожиданно перед каждым всплёскивался туман, создавалось ощущение, что происходило искажение воздуха и в следующий миг мертвяк оказывался на метров тридцать ближе к домам.
— Ё-моё, — прошептал Солдат, — а как же этим противостоять? Их, наверное, лопаткой или пулей не возьмёшь. Ещё несколько таких всплесков и эти «туманники» окажутся со мною рядом. — Виктору понравилось такое передвижение — что-то вроде короткой телепортации, которая очень даже однажды пригодится. Особенно на этой проклятой земле. Хотя почему однажды — всегда. Он вспомнил, что с ним случился похожий момент, в тот день, когда погиб «Чёрный дайвер», а потом он сам справился со Снайпером. Тогда ему удалось уйти от когтей и зубов «утопленников» со скоростью мгновения, даже дома и деревья приобрели вид щербатой, но единой полосы. Тогда-то он решил, что это помог стрелок из башни. Или сама зона помогает, или что-то ещё. Но как бы там ни было:
— Я заберу у них всё, соберу их мастерство. И если посчастливится когда-нибудь выйти из этих земель в нормальный мир, я буду подобен богу. — Солдат сжал кулак и ударил в стену. — Клянусь. А пока — нужно валить отсюда. — Единственно, что он не понял, что создало такой вопль, от которого, как ему показалось, чуть ли не лопнули ушные перепонки, все волосы с тела едва не ринулись в космос, а дух заиндевел.
В последний раз Солдат заглянул в щель, окинул местность неторопливым взглядом, прикидывая в уме, сколько понадобится всполохов тумана, чтобы «туманники» оказались рядом. Со стороны юго-запада свинцовую темноту неба разрезал свет. Скорость была такова, что невольная мысль произнесла вопрос: «Это какая-то ракета?» Хвост этой невидимой ракеты расширял небо до самых горизонтов, озаряя землю солнечным светом. Это было дивно и завораживало, одновременно гневило: ни черта он не понимал здешние законы физики. Да и есть ли они здесь?! Сейчас небо — свинцовое и гладкое, словно громадное натянутое полотно в театре, которое кем-то неумолимо режется, впуская — мёртвые, притворные — тепло и уют.
— Бог режет небосвод своим исполинским ножом, — прошептал Виктор, не сводя глаз от разреза свинцовой глади. — Вот только кто он — этот здешний Бог?
Всё, Солдат собрался уходить, сжал покрепче ручку сапёрной лопатки; невидимая ракета (или нож местного Бога) пронзила небесный свод над пустошью, свинцовая серость разорвалась, озолотилась солнечным светом; вместе с туманом исчезли «туманники», некоторые из них вспыхивали и разлетались пылью. Солдат не верил глазам: вся равнина, весь воздух пробит тёмными воздушными штырями; они словно дышали, пульсировали; внутри вперемежку с пеплом бурлила кровь и поднималась к небу. Из этих воздушно-пылевых столбов неслись невыносимые стенания. Вопли, плачи и вытьё заполонили заброшенную местность; визги женщин и детей, мольбы о помощи и прощении. Боль и стоны мужчин, просьбы о помиловании: дать вечную смерть душам, вечный сон, вечное упокоение.
Солдат
