— Ты сам виноват, — говорю я Гейлу. — Чересчур фотогеничный.
Если бы взглядом можно было убить...
Похоже, лидеры сами толком не знают, что делать с нашей троицей, особенно со мной. Костюм Сойки-пересмешницы я привезла с собой, однако пока меня снимают только в форме. Иногда просят пострелять из лука. Похоже, они не готовы совсем отказаться от Сойки-пересмешницы, но хотят низвести ее роль до рядового пехотинца. Лично меня это нисколько не волнует. Скорее забавляет. Представляю, какие споры сейчас ведутся в Тринадцатом.
Вслух я, как и все, вовсю возмущаюсь тем, что нам не дают настоящего дела, а втайне готовлюсь к осуществлению своего плана. У каждого из нас есть бумажная карта Капитолия. Территория города образует почти идеальный квадрат. Линии делят карту на квадраты поменьше, каждый из которых отмечен буквами и цифрами. Я тщательно изучаю карту, стараясь запомнить каждый перекресток и проулок, но это детская забава по сравнению с возможностями командиров. У каждого из них есть портативное устройство, так называемый голограф, которое воспроизводит такую же голограмму, как мы видели в штабе. Любой сектор можно увеличить и посмотреть, какие там есть ловушки. Голограф работает автономно — ни отправлять, ни получать информацию он не может. По сути это просто улучшенная карта, однако настоящий подарок по сравнению с моей бумажной версией.
Голограф активируется голосом командира, но, когда включен, реагирует также на голоса его подчиненных. Если Боггс, к примеру, будет убит или тяжело ранен, его прибором сможет воспользоваться кто-то другой. Стоит кому-нибудь в отделении три раза подряд повторить слово «морник», голограф взрывается, уничтожая все в радиусе пяти ярдов. Мера предосторожности на случай попадания в плен. Само собой разумеется, каждый из нас пойдет на это без колебаний.
Следовательно, мне необходимо украсть у Боггса активированный голограф и смыться прежде, чем тот заметит. Хотя думаю, легче украсть у него зубы изо рта.
На четвертый день, утром, солдат Лиг Вторая нарывается на неправильно маркированную капсулу. Вместо тучи мошек-переродков, к которым мы были готовы, капсула выстреливает металлическими дротиками. Один из них попадает Лиг в голову. Она умирает, прежде чем прибегают врачи. Плутарх обещает скорую замену.
Следующим вечером прибывает новый член нашего отделения. Без наручников. Без охраны. На плече болтается автомат. Все ошарашены и не верят своим глазам, но на руке Пита стоит свежий штамп. Номер 451. Боггс забирает у него оружие и уходит к телефону.
— Бесполезно, — говорит нам Пит. — Президент лично направила меня сюда. Она считает, это прибавит агитроликам остроты.
Пожалуй, что прибавит. Однако это значит кое-что еще. Койн считает, что от меня мертвой будет больше пользы, чем от живой.
Никогда раньше не видела, чтобы Боггс злился. Ни когда игнорировала его приказы, ни когда меня стошнило на него, ни даже когда Гейл сломал ему нос. Однако после телефонного разговора с Койн — Боггс в ярости. Первым делом он приказывает солдату Джексон, своей заместительнице, приставить к Питу круглосуточную охрану из двух человек. Затем приглашает меня прогуляться. Мы долго идем между палаток, пока наш лагерь не остается далеко позади.
— Так или иначе, он все равно меня убьет, — говорю я. — Тем более здесь. Где столько всего напоминает ему о плохом.
— Я буду смотреть за ним в оба, — обещает мне Боггс.
— Почему Койн хочет моей смерти?
— Она это отрицает.
— Но мы же понимаем, что это так. Должны же у вас быть какие-то предположения.
Прежде чем ответить, Боггс смотрит на меня долгим внимательным взглядом.
— Я скажу, что знаю. Ты не нравишься Койн. С самого начала. Она хотела спасти с арены Пита. Но никто ее не поддержал. После того как ты вынудила ее объявить амнистию другим победителям, стало еще хуже. И даже с этим она могла бы смириться, учитывая, как хорошо ты справилась со своей задачей.
— В чем же тогда дело?
— Война скоро закончится. И тогда будут назначены выборы, — говорит Боггс.
Я закатываю глаза.
— Боггс, кому придет в голову, что я стану новым президентом?
— Никому, — соглашается Боггс. — Но ты поддержишь одного из кандидатов. Кого? Президента Койн? Или кого-то другого?
— Не знаю. Никогда об этом не думала.
— Если ты задумываешься и не сразу отвечаешь «Койн», — ты представляешь угрозу. Ты — лицо освободительной войны. Ни у кого нет столько влияния, как у тебя, — поясняет Боггс. —И ты никогда особенно не скрывала своего отношения к Койн.
— Она убьет меня, чтобы закрыть мне рот. — Еще не договорив, я понимаю, что это правда.
— Ты больше не нужна ей в качестве символа. Слышала, как она сказала? Твоя главная цель — объединение дистриктов — выполнена. Агитролики теперь сгодятся и без твоего участия. Ты можешь подстегнуть повстанцев еще только одним способом.
— Умереть, — тихо говорю я.
— Да. Стать мучеником революции, во имя которого они будут сражаться. Но пока я за тобой приглядываю, этого не произойдет, солдат Эвердин. Я хочу, чтобы ты прожила долгую жизнь.
— Почему? — спрашиваю я. Очевидно, что это не принесет Боггсу ничего, кроме неприятностей. — Вы мне ничем не обязаны.
— Потому что ты это заслужила. А теперь возвращайся в отделение.
Я должна быть признательна Боггсу, но чувствую только расстройство. Как я теперь смогу украсть у него голограф и дезертировать? Обмануть доверие того, кто уже однажды спас мне жизнь?
Увидев, как виновник моей неразрешимой задачи преспокойно ставит палатку, я прихожу в бешенство.
— Когда моя очередь караулить? — спрашиваю у Джексон.
Она смотрит на меня с сомнением или, может быть, просто щурится, чтобы лучше видеть мое лицо.
— Я не ставила тебя в график.
— Почему?
— Не уверена, что ты сможешь выстрелить в Пита, если понадобится.
— Я буду стрелять не в Пита, — отвечаю я громко и четко, чтобы слышали все. — Пита больше нет. Джоанна права. Я пристрелю капитолийского переродка.
Слова легко слетают с языка. Мне хочется сказать о нем что-нибудь гадкое после всех унижений, которые я перенесла с тех пор, как он вернулся.
— Что ж, это замечание также не в твою пользу, — говорит Джексон.
— Включите ее в график, — слышу я Боггса у себя за спиной.
Джексон качает головой, но делает пометку в блокноте.
— С полуночи до четырех. В паре со мной.
Раздается сигнал к ужину, и мы с Гейлом становимся в очередь перед полевой кухней.
