— Ах, Асланбек, не надо «Сулико», прошу вас, не надо.
Наконец вышло само собой так, что поехали к Варваре, и, поднимаясь по широкой мраморной лестнице на пятый этаж в заангажированную специально для подобных случаев хату, папа сына гор к своей даме прижимался страстно, а та хоть и улыбалась призывно, но пребывала наизготове и помнила, что самое главное впереди.
Обычно хорошо работал вариант с супругом-рогоносцем, когда клиент уже лежал под одеялом, но пока еще не на Варваре, а та, услышав скрежетание ключа в замке, вдруг с койки вскакивала и, замотав свои девичьи прелести простынкой, шептала в ужасе: «О, это муж мой. Он этого не вынесет. Застрелит нас уж точно» — и крепко прижималась к партнеру, не давая тому надеть даже исподнее. Сразу же после этого распахивалась входная дверь и в комнату врывался Купец, в прикиде классном и при саквояже, — сходил с ума от горя, старался выпрыгнуть в окно, затем пытался застрелиться, а передумав, подносил волыну к виску клиента. Моральные издержки возмещались тем в мгновение ока, и любитель острых половых ощущений, прикрываясь своими собранными в один большой узел шмотками, обычно шустро бежал одеваться по лестнице вверх, а вечно недовольный чем-то Купец, шевеля губами, считал содержимое его карманов и фальшиво напевал: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути».
Еще неплохо работал вариант с братаном-чекистом, который уже замочил шестерых любовников своей легкомысленной сестры и останавливаться, похоже, не собирался, а вот тема с родным дядей Васей, больное сердце которого, подорванное на Курской дуге, не выдерживало увиденного позора, — иссякла, потому как времена настали тяжелые и клиент измельчал.
Между тем, оказавшись мужчиной страстным и в своих желаниях необузданным, Асланбек Цаллагов пристал к Варваре как банный лист и, в мгновение ока разоблачившись до замечательных голубых подштанников с красными кавалерийскими лампасами, принялся сдирать с нее фирменный прикид от Кардена.
— Я сама, дорогой, я сама, — зашептала Трясогузка, страшно переживая за дивное нежно-розовое платье, а народный избранник уже умудрился разложить ее на тахте и, исхитрившись, стянул колготки, намереваясь тут же перейти в атаку. — Безумный, безумный, — игриво отбивалась Варвара и, подумав: «Сволочь Купец, где он, падла», вдруг промолвила: — Подожди секунду, милый, — и, расстелив койку по полной программе, медленно сама разделась и нырнула под одеяло.
Не веря такому счастью, депутат скинул подштанники и едва вознамерился залечь, как спектакль начался. Как буря ворвался оскорбленный муж, долго плакал, потом тряс пушкой, затем выставлял клиента из денег, и внезапно Трясогузка почувствовала, как что-то мягко сжало ее мозг, в глазах потемнело, и от приступа бешеной злобы ее даже затрясло.
Ненавидящим взглядом она окинула широченную, обтянутую лайкой спину подельщика, потом посмотрела на волосатую грудь народного избранника и, коротко вскрикнув, внезапно со всего маху ударила Купца тяжелой металлической пепельницей по башке, стараясь попасть в висок. Крякнув, тот повалился на отца сына гор, и, услышав, как наган грохнулся об пол, Варвара Петровна не глядя подняла его и дважды выстрелила любителю женских прелестей туда, где его мужское достоинство начиналось.
Радость от содеянного бешено крутилась в ее душе, и, наставив ствол на уже лежавшие неподвижно тела, она нажимала на спуск до тех пор, пока курок не щелкнул сухо, и тогда, захохотав в последний раз в жизни, Трясогузка вскочила на подоконник и смело шагнула туда, где через мгновение ее охватил мрак и покой.
Рыбное филе Сарычев все-таки пожарил, как и хотелось, с картошечкой и лучком, но случилось это только следующим днем пополудни. Выспавшийся и сытый, он нахально напросился в гости к Маше, решив по пути купить ей и медвежатнице торт, а котам по баночке рыбной «Пурины», потом, сообразно нынешнему своему статусу, нацепил кобуру с именным стволом, захватил содержимое овечьей шкуры и пошел к машине.
В парадной майор крыс шпынять не стал, а, сказав: «Счастливо вам, шелудивые», осторожно обогнул мусорные залежи стороной и открыл входную дверь. На улице заметно потеплело, на голых ветвях уже вовсю чирикали воробьи, а ветер обещался вскоре принести на крыльях весну. Щурясь от солнечных лучей, Сарычев нагрел двигатель и, скинув на заднее сиденье шапку, в которой стало жарко, начал выруливать со двора. Колеса лайбы расшвыривали во все стороны размокшее снежное месиво, а с огромных сосулек, нависших над головами прохожих, громко капало, и Александр Степанович подумал: «Скоро шиповку снимать придется».
А где-то через час, ощущая шершавые язычки на ладони, он уже кормил с руки котов и, глядя, как Маша, перед тем как поставить в воду, разбивает молотком стебли принесенных им роз, глубокомысленно думал: «Отчего все прекрасное в этом мире всегда дается путем страданий, а?» Никого же вокруг высокие материи не волновали, — наевшись, Лумумба со Снежком залегли на отдых, подтянувшаяся поближе Райка сделала стойку и торт одобрила, а в комнате зазвенела посуда, и майора позвали пить чай.
По телевизору занудно пели про глазки, а на экране почему-то виднелась средних кондиций женская попа, и, наморщив носик, Маша программу переключила. Тем временем Александр Степанович положил даме на блюдечко кусочек торта, но, на это внимания даже не обратив, она не отрываясь смотрела на ужасы телевидения, и лицо ее быстро вытягивалось.
Шел «Петербургский криминальный вестник», и когда показали обгоревшую внутренность сарычевской квартиры, зажаренных жмуров на полу и чудом уцелевшую фотографию майора на стене — молодого и красивого, с высоко задранной при исполнении маваси-дзедан-гири ногой, — то, не сказав ни слова, Маша молча съела торт, заперла дверь и начала к Александру Степановичу усиленно приставать. Время для них остановилось…
Когда Сарычев проснулся, был уже поздний вечер. Потянувшись, он осторожно, чтобы не разбудить Машу, встал и долго стоял под холодными струями душа. Когда кожа занемела, он растер ее как следует полотенцем и, чувствуя, что тело становится свободным и легким, принялся одеваться.
Потоки транспорта на улицах заметно поредели, снежную кашу уже отгребли к тротуарам, и до Института болезней мозга майор доехал быстро. Запарковав машину подальше от любопытных глаз, он повернул лицо к востоку и, зашептав веками потаенное, услышал далекий голос: «Не забывай, сегодня третья лунная стоянка».
Внимая древним, Сарычев отпил лишь половину питья Троянова из черного сосуда, снова произнес слова заклинания и медленно вылил остатки себе на голову. Минут десять Александр Степанович сидел совершенно расслабленно, чувствуя, как все тело его начинает вибрировать в унисон с неизмеримо могучими, неведомыми силами. Затем дыхание его сделалось частым и прерывистым, сердце бешено заколотилось в груди, и последнее, что майор увидел, был стремительный хоровод сверкающих огней перед глазами.
