на стоявшую поблизости тележку, полную различного оружия:
– Эй, стой! Меч свой вот туда кинуть-то не забудь.
– Нужно сдать его? – удивился я новым порядкам и поморщился. Но поморщился не от удивления, а от царящего зловония. Пахло смертью.
– А то!
– И потом я смогу его забрать?
– Не глупи, доходяга. Если там же лежать будет, то обратно и заберёшь, – хохотнул он.
Я представил, как за время моего отсутствия кто-либо берёт мой меч в руки. Воображаемый взрыв снёс часть городской стены, но, увы, гномьему мечу было далеко до моего прежнего. Это была хорошая железка, но всё-таки только железка. И с благоразумно простым эфесом. Если бы в рукоять были вставлены вычурные камни, то стражники признали бы во мне кого побогаче бродяги и уже давно обчистили. Рожи у них были самые что ни на есть разбойничьи.
– А с ним в город никак не войти? – с ощутимой безнадёжностью в голосе всё же спросил я. При этом бровь моя слегка приподнялась, ибо я нашёл источник неприятного запаха. Им оказался распятый Чёрный маг.
– Не-а, если у тебя повязки нет, – привратник потеребил себя по руке, обмотанной линялой тряпицей с замысловатым рисунком, – то внутренняя стража сразу без предупреждения пристрелит.
– Элдри, – вынужденно обратился я к девочке. – Придётся тебе здесь побыть. Садись сюда и держи.
Вряд ли бы я нашёл в своём мире меч получше нынешнего. А потому неохотно снял с пояса ножны и вручил их девочке. Малышка глупо заморгала ресницами, но всё же взяла ножны с мечом и села на указанный ей ломаный бочонок.
– Отдашь кому – шкуру сдеру.
– А ты надолго? – боязливо промямлила она и покосилась на удивлённых, но злобно ухмыляющихся стражников.
– Не очень. До того, как солнце будет в зените, точно вернусь.
– Морьяр, не уходи!
– Сиди смирно!
С этими словами я направился прямиком к дому Гастона Лекруа, хотя мысленно уже шёл от него с намерением стереть весь Юдоль с лица земли. Если бы я не обнаружил по возвращению сразу две дорогие для меня вещи, то так бы оно и было.
Город сильно изменился. Дощатые мостовые были содраны. Многие деревянные дома обуглены, а каменные сиротливо высились, походя на надгробия. На улицах не толпились прохожие. Ребятня не сновала весёлыми стайками, хотя порой откуда-то до меня и доносился их смех. Но чаще слышался голодный плач. Глаза встречных людей либо взирали на меня с испуганной настороженностью, либо холодно оценивали. Я ощущал себя кроликом, настойчиво пробирающимся в логово к удаву несмотря на то, что змея предупреждающе шипела и поднимала своё тело кольцами вверх. Но при этом и отвратительные городские виды, и запахи истирались под влиянием не ведающей человеческих проблем природы.
Последний месяц зимы напоминал весенний. Снег под ногами таял, был влажным и липким. Длинные сосульки на окнах плакали. Капля по капле стекали с них слёзы и звонко бились о подоконники или глиняные черепки. Ветер дышал тёплой свежестью. На деревьях появились, хотя ещё и не набухли, почки. Мир пережил смутное и суровое время, выдержал стояние на грани между жизнью и смертью. И теперь оживал. Даже какая-то серая пичужка пролетела прямо над моей головой и, сев на веточку, звонко да беззаботно защебетала. Я улыбнулся. Мне самому вдруг стало легко и спокойно. Даже снег под ногами заскрипел веселее, а его месиво, мешающее ходьбе, стало походить на забавный аттракцион. Словно мальчишка я перепрыгивал через сугробы, порой на ходу лепил снежки и бросал их то в воздух, то в каменные стены да бочки. И остановило меня лишь то, что я дошёл до нужного дома.
Война его словно и не затронула. Конечно, он стал выглядеть ещё более неухоженным, нежели летом, но остался цел. Судя по оттенку дерева вполне новая (пусть и грубо обтёсанная да косо прибитая) подпорка у крыльца говорила, что о доме проявляли заботу. А это означало, что я проделал свой путь не зря. Семейство Гастона всё же не скрылось от войны, мигрируя в другие страны, без меня.
Смело подойдя к двери, я постучал по ней и очень удивился, что она легко самостоятельно открылась после первого удара. На меня тут же пахнуло мёртвым воздухом. Мгновенно пришло осознание, что я основательно обманулся, и в доме никто не живёт. Однако, чтобы увериться, я, поставив у крыльца гитару да потоптыванием стряхнув с сапог налипший снег, осторожно вошёл внутрь. Мебель, та, что осталась, была перевёрнута и поломана. Но полу лежали охапки соломы, в которой копошились, решившие захватить человеческое жилище, мыши. Их встревожил мой приход, и они суетно покидали гнёзда, разбегаясь во все стороны. Не обращая на них внимания, я прошёл сначала на кухню и в мастерскую, затем спустился в подвал, лишённый любых припасов, и, наконец, поднялся на второй этаж. Зайдя в комнату, которую когда-то занимала Эветта, я машинально прикрыл нос и рот ладонью, хотя мерзкий запах почти не чувствовался – насекомые и обитающие в доме грызуны хорошо обглодали девичий труп, по-прежнему привязанный к массивной, но узкой кровати. Подойдя ближе, я попытался всмотреться в лицо. Девушка была мертва около месяца, и её тело оказалось истерзано настолько, что мне пришлось долго вглядываться, чтобы убедиться в мнении, что это Мишель.
Увидев нагло выглядывающую из-под надломанной половицы крыску, я резко наступил на то место, где она таилась. Из-под пола раздался пронзительный писк. И только потом, озадаченный, я вышел на улицу да в полной растерянности сел на ступеньку крыльца и чисто машинально принялся выковыривать из балки плохо вколоченный ржавый гвоздь.
Нужно было многое обдумать. И решить.
***
– Э-э-э. Ты же этот? Тот? – не складно спросил меня кто-то.
Я поднял голову и увидел Ганса – соседа мастера Гастона. Мужчина исхудал. Грязная одежда висела на нём. Щёки впали. Но взор, пусть и усталый, говорил о том, что этот человек будет держаться до последнего. В нём была сила духа, а она порой намного важнее силы тела.
– Кто тот? Я Морьяр.
– Арьнен или Морьяр? – неуверенно решился уточнить Ганс.
– Был Арьнен. Стал Морьяр.
– А, – протянул мой собеседник и подошёл поближе. – Значит, не ошибся… Ты извини, я тебя тогда не признал совсем. Мне потом сосед, упокойся в мире его душа, рассказал, что ты не прихвостень Чёрный, а свой. Я вспомнил тебя.
– Мастер Гастон мёртв? – уловил я только самое важное и хмуро уставился на мужчину.
Видимо, мой взгляд оказался слишком требовательным. Ганс смутился. Сделал даже шаг назад, словно испугался, но утвердительно кивнул.
– Ты видел
