Несмотря серьёзный на напор обезумевших тварей, за себя можно было не беспокоиться, так как две точки, через которые сюда могли прорваться твари, надёжно контролировались ежом и демоницей. Но беда пришла откуда не ждали…
С громким треском и звуком бьющейся посуды, огромный монстр проломил своей тушей межкомнатную перегородку, буквально снося её своей массой. Поднимаясь на лапы и отряхивая со спины обвалившиеся на него куски мебели и бывшей стены, исполинский волк огляделся и довольно оскалился. Его морда под потолком выглядела настолько ужасно и кровожадно, что отпечаталась в моём сознании до конца жизни.
Но страха больше не было. Только злость и лютая, сводящая скулы и прожигающая грудь ненависть вперемешку с первобытной яростью — с морды твари капала свежая кровь…
В эту секунду время будто замедлилось. Я буквально ощущал как глаза наливаются кровью и слезами, а руки сжимаются в кулаки до белых косточек. Концентрированная ярость и полное отсутствие тормозов в перемкнувшем мозгу вылились в абсолютно самоубийственную с моей стороны атаку.
Тварь в прыжке поймала мою тушку, сметая и припечатывая к полу, а затем попыталась наспех перекусить хилое детское тельце, но быстро упёрлась в мой барьер. Обхватив морду монстра, пытающуюся меня глодать как какую-то кость, я влил в неё столько своей энергии, что уже через пять секунд безжизненная туша стала дымиться десятком отверстий, проделанных концентрированными сгустками моей маны.
Кали и дядя Святогор что-то кричали сверху, стаскивая тело огромного волка, но до меня эти звуки доходили с неприличной задержкой, эхом отражаясь от голых стен и совершенно не воспринимаясь мозгом.
Едва появилась возможность подняться, как я сорвался в сторону кухни прямо через дыру в тонкой стене, не обращая внимания на возгласы окружающих.
— Стой Лёша! Не надо! — бросился за мной дядя.
Осознание произошедшего отчаянно сражалось в голове с маленькой надеждой на то, что всё ещё может хорошо закончиться.
На негнущихся трясущихся ногах, я, спотыкаясь обо всё, что было только можно, забежал за наш обеденный стол, с ужасом наблюдая на полу большую лужу крови, бабушкин фартук изгвазданный далеко не мукой и то, что осталось от единственного родного мне человека…
Крик полный боли и отчаяния, слёзы и непонимание. Почему со мной? Неужели у меня и так недостаточно забрали с самого рождения!? Суки… как же я вас ненавижу!
— Убью! Всех мерзких тварей убью! — кричал я, вырываясь из дядиных рук и убирая его руки с глаз, которые он отчаянно старался мне закрыть.
Дальше всё было как в тумане. Дядя подхватил моё тело и вынес из того, что осталось от нашего дома. Звуки сирен, вертолётов и короткие автоматные очереди, вперемешку с визгом людей, пребывающих в панике и ужасе — это последнее, что я помню тем вечером.
