С такими в самый раз хоть на зверя, хоть на человека идти. — Дед Федор виновато опустил голову. — Вы уж простите старого, что я так…
— Крепко они за нас взялись, выходит. — Я на мгновение задумался. — Значит, и нам тянуть нельзя. Как у вашей сибирской братии с оружием — имеется? Не обрезы с наганами, а винтовок бы хоть с дюжину штук.
— Да будет, — мрачно отозвался дед Федор. — Фома уж давно ко всякой пакости готовился, припас кой-чего. И винтовки найдутся, и чего посерьезнее.
— Хорошо. Тогда займись. Собирай народ — всех, кого сможешь. А ты, — Я развернулся к Петропавловскому, — разузнай, где его благородие вечером быть изволит. И Фурсову скажи, чтобы своих тоже звал — нам сегодня любая помощь пригодится.
— Да я-то скажу, — фыркнул Петропавловский. — Только как ты с Грозиным воевать собираешься? У него и людей в достатке, и дом разве что не в самом центре города.
— И то верно. — Дед Федор нахмурился и покачал головой. — Не разгуляешься: только подойдешь — уже и городовые тут как тут. А они благородного в обиду не дадут, хоть ты их озолоти.
— Делайте, что велено, судари. А насчет полиции не беспокойтесь. — Я сложил руки на груди. — Это уже моя забота.
Дела определенно обретали крутой оборот. Пожалуй, даже круче того, что я ожидал: после поражения на дуэли Грозин просто обязан был отомстить, но никто и подумать не мог, что это случится так быстро. Видимо, с помощью целителей родовой Талант сработал на ура — если уж его благородие не только остался в живых, но и нашел в себе силы строить новые козни.
И еще какие — на этот раз барон не разменивался по мелочам и не рисковал, а действовал наверняка. Жестко, наглядно и, надо признать, весьма эффективно: один взрыв буквально обезглавил нашу компанию. Конечно, с торговыми делами кое-как справятся поверенные, у меня уже появились знакомства и в высшем свете, а дед Федор с самого своего приезда в столицу стал боевым командиром сибиряков, но слишком уж многое держалось на авторитете и связях покойного Кудеярова.
И трепыхаться без этих связей мы сможем недолго — ровно столько дней, сколько потребуется Грозину снова заручиться поддержкой покровителей, посетить все высокие кабинеты и купеческие сходки. А потом нас просто выкинут — из с Гутуевского острова, и с Апраксина двора, и вообще отовсюду. Отберут то, что можно отобрать. И в конце концов убьют, выловив по одному. Может, и не сразу, но такой исход неминуем: Кудеяров наверняка успел скопить изрядные капиталы в твердой валюте, а дед Федор запросто соберет хоть целую роту сибиряков, но без поддержки сверху все это мало чего стоит, и ресурсов на продолжительную войну у Грозина и стоящих за ним аристократов все-таки больше — неизмеримо.
Уже завтра о гибели Кудеярова станет известно всем, и его товарищи, партнеры и просто должники поспешат присягнуть на верность новому хозяину. Люди начнут разбегаться, торговля полетит под откос, а Грозин примется планомерно и уже без особой спешки давить нас везде, где только можно… Но этот день он скорее потратит на то, чтобы как следует отметить грядущие победы. Зализать раны, отлежаться после дуэли — а то и вовсе собрать свою шушеру и устроить праздник.
А значит, у нас остается единственный шанс: ударить в ответ прямо сейчас, сегодня, когда никто даже не подумает, что мы вообще способны действовать. Что нам и без Кудеярова под силу всего за несколько часов не только собрать и вооружить маленькую армию, но и заручиться какой-никакой поддержкой властей. И проблемы с первым пока еще не успели проявиться и вылезти во всей красе, то помочь мне со вторым во всей столице мог всего один человек.
Тот самый, что прямо сейчас сидел напротив и буравил меня взглядом, в котором удивления и недовольства было примерно поровну.
— Да уж, наглости тебе не занимать. — Геловани едва слышно усмехнулся и покачал головой. — И хитрости, судя по всему тоже — если уж прямо сюда пропустили… Что ты такое сказал постовому?
Его сиятельство с самого начала перешел на «ты» — хотя прежде всегда обращался ко мне, как подобает по этикету. То ли пытался таким образом свое возмущение, покарать за нарушение регламента и указать зарвавшемуся гимназисту его место, то ли ненавязчиво намекал, что этот разговор будет неформальным. Можно сказать, личным — и уж точно не для протокола.
Второе меня устраивало целиком и полностью. Впрочем, никаких иллюзий по поводу сохранения беседы в секрете я не питал: правило «держать язык за зубами» определенно касалось только меня, а Геловани вполне мог доложить, куда следует. И пришить к делу любое мое неосторожное слово, не говоря уже действиях.
— Вас интересует, как я сюда попал? А это имеет значение? — Я пожал плечами. — Преданность стране и короне открывает любые двери, ваше сиятельство.
— Знаешь, некоторые двери открывать вообще не положено… Ладно уж, присаживайся. Если его преподобие Антон Сергеевич не слишком приукрасил твои подвиги и умения, ты явно не из тех, кто станет заявляться и болтать без надобности.
Геловани вел себя нарочито-спокойно и даже слегка развязно, но я все-таки почувствовал исходившую от него тревогу: вряд ли хоть кому-то из посторонних, даже самым высокопоставленным и обладающим громкими титулами, дозволялось являться в этот кабинет — да и вообще во все крыло Зимнего дворца, где разместилась тайная полиция. А я вдруг возник на пороге без предварительного доклада, миновав и гвардейца на воротах, и еще неизвестно сколько видимых и не очень преград. Статскому советнику при такой должности определенно полагалось задуматься — и его сиятельство наверняка это сделал.
Но если мое внезапное появление и встревожило Геловани, внешне это не отразилось никак: он умел держать себя в руках и не дергаться — да и наверняка уже сотню раз видал что-то пострашнее чересчур прыткого и талантливого юнца. И пусть мой визит и был вопиющим нарушением всех мыслимых и немыслимых правил — теперь ему оставалось только делать вид, что все идет именно так, как следует.
В самом деле — не топать же ногами, возмущаясь на весь Зимний?
— Благодарю, ваше сиятельство. — Я кивнул и опустился в кресло напротив. — И прошу извинить меня за неподобающее поведение. Поверьте, мне и в голову не пришло бы потревожить человека вашего положения без особой на то надобности.
— Ближе к делу, Владимир, — хмуро отозвался Геловани. — Время проявлять учтивость у тебя было до того, как ты переступил порог дворца. А теперь его нет.
— Прекрасно понимаю — как и ваше недовольство, — вздохнул я. — И также понимаю, что после того, что я скажу, его станет куда больше… Но особого выбора у
