А если даже мы не доберёмся до них, то устраним твоего друга. Или подругу. Например, лейтенанта Глостер. Кажется, она тебе всё ещё дорога.
Глядя в зелёные, холодные, как изумруды, глаза Рессенс, я понял: так и будет! Эта стерва не блефует. К какой же организации она принадлежит? У кого есть подобные возможности? Кажется, я вижу только вершину айсберга.
Чтобы не выдать свои мысли, я пожал плечами и даже хмыкнул. Мол, не собирался вас обманывать, сударыня, что за пошлые фантазии!
Рессенс встала.
— За тобой будут следить, — предупредила она. — Без присмотра не останешься.
С этими словами она вышла из купе, оставив дверь открытой. Люст поднялся и захлопнул её. Вернулся на своё место, глядя на меня. Полистал разговорник. Ясно: хочет что-то сказать.
— Госпожа, — начал немец, — водя пальцем по строчкам, — честный человек. Как говорить — так делать. Не сомневаться, — добавил он, перелистнув пару страниц.
Я кивнул. Хорошо, конечно, если так, только знать бы, касается ли это замечательное во всех отношениях человеческое качество исключительно угроз или всего вообще? Спрашивать у Люста не стал. Отодвинув белую занавеску, стал смотреть в окно.
Немец продолжать разговор не стал, вытянулся на диване, положив руки за голову. Ноги не помещались и торчали, почти упираясь в стену.
Поезд прибыл на Центральный вокзал Амстердама около девяти утра. Красноватое здание, похожее на огромный сказочный дворец, было вытянуто вдоль набережной. По обе стороны от входа красовались башенки с часами, в центре же сверкал на мартовском солнце герб: два льва, держащие щит, над которым водружена корона. За время, проведённое в дороге, Люст успел поведать мне, что Центральный — первый вокзал в Нидерландах, спроектированный известным архитектором, который также построил Государственный музей — брата-близнеца вокзала.
Погода в Амстердаме была прекрасная: чистое голубое небо, тёплый солёный ветерок, спокойное блестящее море с множеством парусников, теплоходов, катеров и прогулочных яхт.
Нас поджидали: слуга в серой ливрее, сидевший за рулём чёрного «Мерседеса», и шофёр, куривший возле «Вольво». Последняя предназначалась для меня и Люста. Нам предстояло ехать в «Герцогиню». На всякий случай я заранее поднял воротник пальто и надвинул шляпу пониже: не дай Бог шофёр был среди слуг, которые видели меня той злополучной ночью, когда меня поймал Франц и доставил на допрос к «медведю».
Рессенс на прощанье ничего не сказала, только зыркнула так, чтобы стало ясно: не дури, пожалеешь! Села в машину и укатила вместе с Улаффсоном и рыжей компаньонкой.
Мы с Люстом подкатили к гостинице спустя четверть часа. Здание со множеством балконов, колонн и безвкусной лепнины имело вход с угла. Первый этаж, где располагался ресторан, был практически прозрачным: огромные окна-витрины занимали едва ли не всю стену целиком. Тяжёлые синие с золотым шитьём портьеры были наполовину раздвинуты, так что с улицы виднелись круглые столики, покрытые белыми скатертями.
К моему приятному удивлению, персонал почти весь оказался англоязычный — как и большинство постояльцев. Портье (гладко выбритый малый с напомаженными чёрными волосами и цепким взглядом) сразу выдал ключ. Я заплатил из своих денег. Багаж также пожелал нести сам. Люст, кажется, хотел проводить до номера, но я решительно воспротивился, и немец настаивать не стал, хотя выглядел расстроенным. В друзья, что ли, набивается? Или боится, что сбегу? Так, вроде, у меня с его хозяйкой договор, и даже аванс получен. Плюс моим близким угрожали. По идее, я должен быть на коротком поводке.
С дороги первым делом я принял ванну и побрился. Накинув халат, разобрал вещи, хотя раскладывать по ящикам и развешивать по шкафам было особенно нечего. Побродив по номеру с полчаса, оделся и вышел на улицу. Отправился перекусить в кофейню. Заказал отбивную со спаржей, блинчики и горячий шоколад с круассаном. Пока ел, купил английскую газету у пробегавшего мимо мальчишки. Почитал, обращая внимание только на заголовки, набранные крупным шрифтом. Писали, что террористы совсем распоясались, где-то забастовки, было ещё что-то про роль католической церкви в политической жизни Гегемонии и вообще много всякого. Я новостями не слишком интересовался, читал, чтобы быть в курсе происходящего.
Около полудня расплатился, дав кельнеру на чай полтинник, сложил газету, сунул подмышку и отправился в гостиницу, размышляя по дороге. Не стоит ли купить новый кастет, а то и револьвер? Решил, что нет. Рессенс сказала, что за мной будут следить (вероятно, Люст где-нибудь поблизости остался), и оружие едва ли поможет мне убедить своих нанимателей в лояльности.
В фойе гостиницы портье глянул на меня как-то странно, будто хотел что-то сказать, но передумал. Наверное, с кем-то перепутал. Поднявшись к себе, я лёг на диван. Получалось, что, пока Рессенс не явится дать мне инструкции, делать нечего. Я помедитировал, восстанавливая энергию, а потом достал разговорник и принялся учить фразы на немецком: за время путешествия понял, что язык этот в Гегемонии нынче популярен, почти как некогда французский, и лучше знать хотя бы основы.
Рессенс приехала около шести. Люста оставила за дверью, вошла в номер, села на диван, закинула ногу на ногу и закурила, вставив сигарету в янтарный мундштук. На женщине было шелковое платье кофейного цвета, широкополую шляпу она бросила рядом собой.
Мне Рессенс показалась возбуждённой. Я встал напротив, опершись о спинку кресла, и смотрел выжидательно: какие инструкции привезла нанимательница?
— С недавнего времени, — начала Рессенс, выпустив струйку сизого дыма, — кто-то начал проявлять повышенный интерес к нашей клинике. Слуги замечают шпионов, а к некоторым из них подходили люди и предлагали деньги за сведения о роде занятий моего брата. Люди у нас верные, они сообщили об этом нам. Поначалу мы думали, что это Секретная служба или Охранка, но что-то не похоже. Те стараются казёнными деньгами не сорить, а эти в средствах явно не стеснены.
— А какими недугами занимается ваш брат? — спросил я.
Рессенс отмахнулась.
— Тебе это знать не нужно. Ты должен выяснить, кто эти люди. А вернее — кто им платит. Ясно?
Я склонил голову в знак согласия. Ясно: речь идёт о господах, зарезавших Лоузи и поджидавших меня у трапа теплохода. Сколько их в Амстердаме, неизвестно, но явились они не для того, чтобы разнюхивать о клинике Теда Рессенса. Просто узнали, что объект — то есть, я — побывал там, вот и наведались. Пытались установить связь между мной и Амстердамской частной клиникой. Но
