ответил царевич. – Ты говорила, что были иные, подобные мне, когда-то.
– Но никогда это Знание ещё не служило добру, – вздохнула Берниба.
– Добру? – переспросил Хэфер и коротко рассмеялся. – Добру не служит ни одно оружие, если уж на то пошло. Защите, справедливости, но никак не добру. И с каких пор о добре стали рассуждать Ануират?
– Я говорю о Законе. Это Знание… оно за гранью Закона. Оно губит и рушит, отравляет всё, даже золотую кровь. Твои собственные предки всего несколько поколений назад объявили культ Владыки Каэмит запретным, – веско заметила Верховная Жрица.
– Культ пошёл против нас в войне, разжигая огонь междоусобицы, – возразил Хэфер, прекрасно знавший и эту часть истории Империи. – На то были причины. Мы объявили вне закона предателей, а не само Знание. Знание мы… закрыли, но не уничтожили.
– Вот именно… Знание, которому нельзя доверять…
– Оружие – всего лишь оружие, оно зависит от воли, которая его направляет.
Берниба вскинула руку к одной из сцен из легенд – той, где Сатех разбивал прежнюю форму Ануи.
– Это Знание некогда растерзало нашу землю, напоило кровью так, что здесь раскинулась пустыня. Эта Сила всегда, всегда пытается захватить больше! Боги, Хэфер!.. Да в тебе ведь скоро не останется совсем ничего от тебя прежнего, – с горечью воскликнула она.
– Когда Владыка становится вместилищем Силы Ваэссира, он теряет многое от себя прежнего, – тихо ответил царевич. – Я знаю это. Я знаю о жертве, которую все мы приносим, когда восходим на трон. Иногда… не остаётся ничего больше. Каждый Разлив мы отдаём себя этой земле, каждую битву, на которую поднимаемся, чтобы вести других за собой, мы пережигаем саму свою жизнь. А в один из Разливов мы восходим на ладью в последний раз, отдавая себя до конца… Чем ты пугаешь меня, Берниба? Как Ваэссир растворил себя в своих потомках, так мы растворяем себя в нашей земле, в нашем народе. Мои предки отдавали себя Ваэссиру. Мои предки призывали Силу Сатеха в войнах.
На имени Владыки Каэмит здесь, в стенах храма Стража Порога, Верховная Жрица вздрогнула и поморщилась, хотя сама обычно произносила имя этого Бога без страха и даже с почтением. Хэфер посмотрел ей в глаза и с нажимом произнёс:
– Но ты, кажется, говоришь не об этом, не так ли? Ты говоришь о чём-то гораздо большем… За этим ты привела меня сюда.
Ануират опустила светильник, потёрла запястья, словно у неё ломило суставы. Её губы беззвучно бормотали что-то.
Пламя лизнуло кости Хэфера так, что он едва не зашипел от боли, но его лицо осталось непроницаемым. Чуть подавшись вперёд, он испытующе посмотрел на Бернибу, ожидая ответа.
– Когда-то были те, кто призывал Силу обоих Богов равно, – глухо проговорила Верховная Жрица наконец. – Те, кому под силу было воздвигнуть Планарные Святилища и покорять время и пространство… Но их эра ушла безвозвратно… Мой народ помог этому свершиться.
* * *
Таэху тащил его куда-то по пещерам, и Паваху даже не удавалось толком разглядеть другие наскальные рисунки. То, что он увидел, было лишь малой толикой сокрытого здесь. Он даже представить себе не мог, сколько здесь таилось сокровищ! Тысячи историй, сотни тысяч судеб, таящихся под пластом ушедших эпох…
Время потеряло значение. Давно остался позади костёр, но призрачное свечение сопровождало их, словно сами стены пещер каким-то неведомым образом излучали его. Как такое было возможно, Павах даже не задумывался, как не задумывался и о своих ярких видениях. Он не сомневался, что увидел прошлое. Единственное, что беспокоило его, – это неутолимая жажда познать больше. Но, наверное, на то, чтобы увидеть здесь всё, не хватило бы и жизни – а тем более его жизни.
Писец вдруг остановился и вскинул руку.
– Жди здесь!
Воин пожал плечами – как будто он рискнул бы куда-то пойти без своего провожатого! На его взгляд, эта пещера не отличалась от множества предыдущих. Нанесённые на стены рисунки притягивали его взор, но он не умел расшифровывать знаки древних. Когда Таэху скрылся за поворотом, Павах подошёл ближе к стене и, не в силах удержаться от искушения, коснулся её кончиками пальцев. Несколько фигурок, кажется, женских, вскинув руки танцевали перед фигурой выше их в несколько раз. Ритуал? Молитва божеству? Павах прищурился, рассматривая росчерки: похоже, древний жрец – или маг, или, может, шаман, подобный тем, что существовали в культуре Нэбу? – пытался запечатлеть течение энергий, как другие до него пытались изобразить бурю, войну между первыми расами.
На краю сознания он слышал ритм песни, голоса, и его восприятие снова расслоилось, впуская в себя видение танцующих у костра женщин, поклонявшихся не то кому-то из младших Божеств, не то демону-предку. При этом он видел свою руку, покоившуюся на стене поверх изображений, – плоть, ставшую прозрачной, ещё менее реальной, чем ожившие жрицы древности. В какой-то миг голубоватый призрачный свет окрасился золотыми отблесками ритуальных костров настолько, что в этих отблесках Павах снова различил нить, пронзавшую его грудь. Отняв руку от камня – единственной опоры в изменившемся пространстве, – воин попытался дотронуться до нити. Она тонко звякнула, точно лопнувшая струна, и исчезла – для его глаз, но не для его сердца. А золотое свечение осталось – вполне реальное, – и лилось оно не только от ритуальных костров, но и из-за поворота, за которым скрылся писец. Впрочем, Павах уже не был уверен, что различает этот поворот глазами и разумом, и потому не решился пойти следом…
Таэху возник прямо перед ним, среди образов, рассекая живое зыбкое пространство, и провозгласил:
– Готово!
Протянув руку сквозь дымку эпох, он цепко схватил Паваха за запястье, выводя из оцепенения, и потащил за собой. Воин невольно закрыл глаза, не зная уже, какая реальность сейчас имела над ним больше власти. Завеса сомкнутых век не отделила его от видений. Осторожно он ступал за Таэху, стараясь не спотыкаться, по камню, который казался мягким и прозрачным, под которым проступали то воды реки, то песок, то плодородная земля, в которой вязли ступни. Далёкие голоса звучали, но смысл слов ускользал от сознания.
– Смотри! – приказал писец и резко остановился.
Они стояли на естественном обрыве под высокими сводами огромной… нет, пещерой Павах это назвать уже не мог – огромного зала, раскинувшегося вокруг насколько хватало глаз. Этот зал был полон статуй и обломков изваяний и стен, но не случайно разбросанных, а составлявших некую чёткую последовательность. Теперь воин различал и вырубленную в камне лестницу, сглаженную сотнями ног, спускавшуюся в зал. У подножия стояли два высоких треножника с большими чашами светильников – сейчас
