его задел тоже, — понял Эйтаро. — Рёку шиматты хорошо бьет по тем, кто владеет более тонкой силой. Грубая и тупая, как у Трёхрукого, требуют других подходов».
Сейчас Эйтаро искренне жалел, что знает слишком мало. Думать о том, что шиматты — не такие уж и могущественные, совершенно не хотелось. Сейчас главное быстро прийти в себя и ударить снова. Когда никто из них не будет ждать.
— Я спеш-ш-шил, — ответил Ошаршу.
По интонации не понять: насмешка или нет. Дайске чуть склонил голову к плечу. Про себя Эйтаро порадовался, что наконец-то видит на его лице… тень растерянности. Неужто хитроумный Хромой не может предугадать, что будет дальше?
— Помоги тогда! — резко бросил Трёхрукий.
Смерч красной рёку вырвался из его грудной клетки. В этот момент Эйтаро увидел, что третья рука у него висит плетью. То есть тоже досталось.
В этот момент Коджи сжал его сильнее и потащил вглубь пещеры.
— Что ты делаешь?
— Я понял.
Прозвучало это так, что у Эйтаро по спине пробежали мурашки. Что-то в голосе было такое, отчего просто хотелось закрыть глаза и спрятаться как можно дальше. Он только с трудом заметил: Коджи подал знак остальным отойти.
«Что ты понял? — хотелось крикнуть из-за всех сил. — Ты…»
Коджи внезапно прижал пальцы к его шее и нажал на какую-то точку. Обжигающий холод заставил подавиться словами.
С ужасом Эйтаро понял, что не может ничего сказать. Он дернулся, но шепот обжёг шею:
— Успокойся. Это зацикливает силу. Потерпи.
Эйтаро оставалось только шумно выдохнуть сквозь стиснутые зубы.
Прибьёт. Вот выберутся отсюда — и точно прибьёт за такие штучки.
— Конечно, помогу, — ласково заверил Ошаршу. Пауза. Вопрос с легким беспокойством: — Что с ней?
Он смотрел прямо на Плетунью, которая больше не подавала признаков жизни.
В этот миг Трёхрукий бросил на Эйтаро взгляд, полный ненависти.
— Раздави его, — прохрипел он. — Так, чтобы костей не осталось.
Ошаршу обернулся. Золотистые глаза скользнули по Эйтаро и Коджи. А потом по остальным, что замерли среди ледяных кристаллов и камней. Во взгляде была задумчивость. Разобрать, о чем он думает на самом деле, не получалось.
«А думает ли? — вдруг вспыхнула догадка. — Или намеренно тянет время?»
Будь его воля — крикнул бы что-то такое… едкое и оскорбительное. Но Коджи позаботился, чтобы он молчал. И от этого отчаянно хотелось двинуть проклятого Икэда, который явно ни в чем не раскаивался.
Откуда только взял эту технику? Но это всё потом…
Только вот Коджи оказался прав. Боль уходила, усталость следовала за ней. Рёку будто нашла путь для самоподпитки. Тело наполнялось энергией, дышать стало намного легче. Сила начала покалывать кончики пальцев. Ещё немного — сорвется черной молнией.
Ошаршу медленно приподнялся, его тень бросилась на землю мрачным покрывалом, в котором тонули отблески ледяных кристаллов. Из его глотки раздался глубокий рокочущий звук, как гром, готовый разорвать небо. Он двинулся вперед, мышцы перекатывались под чешуей, невольно заставляя сердце замирать от ужаса.
Самообладание начинало давать течь. Эйтаро загнал подальше панику, которая решила появиться в самый неподходящий момент.
— Раздавить… — протянул Ошаршу, словно до сих пор ещё не приняв желания. — Думаешь, это поможет?
— Что ты имеешь в виду? — подал голос Дайске.
Он был умнее Трёхрукого. Прищурившись, явно просчитывал все варианты и задумал что-то неладное.
— О, ничего такого, — заверил Ошаршу. Просто смотри.
И в следующий миг кинулся на Эйтаро.
А потом всё пошло не так.
Прямо в полете глаза Ошаршу остекленели, потекли жидким золотом по чешуйчатой морде. Раздался дикий вой.
Что-то массивное и острое изнутри вспороло его брюхо. Багрово-чёрная кровь хлынула в разные стороны.
Из рваной раны на брюхе змея вырвалась… Женщина.
Эйтаро никогда не думал, что не сможет нормально осознать увиденное.
Дочь из Тьмы и Солнца идет по земле. Дышит временем. Шепчет вместе с ветром. Зовет восстать тех, кто давно дремлет и ждет подходящего часа.
Она здесь. Она пришла.
Дочь из Тьмы и Солнца скользит по крышам, заглядывает в сердца людей. Ведет за собой войско из мертвых и нерожденных. Ждет, кто присоединится к ним.
Она вышла из чрева Ошаршу, что уже не дышит. Его взгляд направлен куда-то поверх голов, находящихся в пещере.
У неё обрубленные руки и слепые глаза. На губах кровь всех, кто когда-то предавал и только будет предавать.
Глаза — белые-белые. Ни зрачка, ни радужки — ничего. Да и ничего похожего на ресницы. Только выемки, покрытые гладкой кожей там, где должны быть настоящие глаза.
Дочь из Тьмы и Солнца ступает босыми ногами по шипам и лепесткам. За ней змеится черный дым из праха и правды.
Ступни окутаны непроглядной чернотой, что ухватилась за подол кимоно.
Дочь из Тьмы и Солнца идет.
Дочь из Тьмы и Солнца пришла.
Её волосы черной рекой стекли по плечам и спине, теряясь во тьме. Рукава кимоно были запятнаны кровью.
Рука сжимала нагинату, древнюю, как сама Тайоганори. Длинный и изогнутый клинок, выкованный из самого темного металла, который только приходилось видеть, поглощал свет вокруг себя, создавая впечатление, что внутри него живет нечто зловещее.
Рукоять нагинаты обтянута змеиной кожей, украшенной символами, напоминающими кандзи, но в то же время тронутые дыханием шкандастанского витого письма. Почему-то Эйтаро был уверен, что при прикосновении к ним можно почувствовать мерзкую холодную влагу, с которой сама тьма проникает в тело.
На конце клинка смертоносной остроты располагался темный кристалл, будто отражая бесконечный мрак.
— Не может быть, — выдохнул рядом Коджи.
Дочь из Тьмы и Солнца с твердой решимостью сорвала с себя клочья змеиной шкуры. Изо рта Ошаршу потекла кровь.
— Она существует? — прошептал Эйтаро одними губами, лишь где-то на краю сознания отметив, что снова может говорить.
Она была перед ними.
Ужас и сумасшествие. Та, которую не ждали.
Из руки Дочери Тьмы и Солнца выскочил обугленный шнур кумихимо, черно-красный, пропитанный смертью. Обвил запястье.
Кумихимо… Значит это…
Эйтаро, оперевшись ладонью на бедро Коджи, всё же сменил положение.
— Ты это видишь? — шепнул он.
— Да, — незамедлительно последовал ответ. — Неожиданно.
Неожиданно, да. Никто не думал, что она появится именно так. Особенно, Кодай-но. Это видно и по ошарашенному взгляду Трёхрукого, и по Дайске, взгляд которого сейчас подобен погасшей свече. Он ещё не сдался, но что-то в нем неизбежно погасло.
— Я пришла.
Эти два слова
