Скульптура изображала последнюю владелицу завода леди Аделию, дальнего потомка сэра Томаса Кенсингтона, законодателя, масона и основателя Хармонта, и была поставлена сразу перед заводской проходной, чтобы каждый входящий видел воочию, кому он по жизни обязан.
– Эй, там! – воскликнул я и пошел обратно, убыстряя шаг. Эйнштейн тоже остановился и что-то проорал мне вслед. Я заглянул девушке в лицо и содрогнулся.
– Ты куда смотришь, Натка?
– Не дотрагивайся до них! – донесся до меня вопль Эйнштейна, и это было последнее, что я услышал, прежде чем потряс Горгону за плечо…
…Очнулся я у стендов для объявлений, боком лежал на гравии. Рядом, кряхтя и постанывая, привставала Горгона. Лопата уже сидел, массируя виски и дергая себя за волосы. Циклопические картины, полные движения и красок, растворялись в унылом пейзаже, оставляя в душе жгучее разочарование. Малость, ничтожность окружающего меня мира плющила разум, буквально душила, отчаянно хотелось плакать… и я заплакал.
Всхлипывала Горгона. Стесняясь и прячась, размазывал слезы по щекам Лопата.
– Я говорил тебе их не трогать? – произнес сверху Эйнштейн.
– Что это за дерьмо? – вымучила Горгона.
– «Лунный свет», – ответил Эйнштейн, закуривая. – Сильный психофиксатор.
– А ты…
– А я оттащил вас веревкой. Тащил по гравию, уж извините за костюмчик, мисс.
Горгона осмотрела порванные колготки. Когда-то они должны были порваться, странно, что так поздно.
– А если б не оттащил?
– Вы бы протухли через недельку-две…
Проходную прошли без сюрпризов, и то ладно. Там шлагбаум: два толстых столбика с поперечной планкой, которая была поднята. Все эти пятьдесят лет и поднята. А идти ровнехонько между столбиками – от этого, знаете ли, все внутренности восстают. Так что я отлично понимал Эйнштейна, который уложил нас мордами в пыль и заставил проникнуть на территорию завода ползком. Шлагбаум поднят, а мы по земле пластаемся… представляю, каково оно со стороны. Но не через ограду же лезть, это уж совсем в голове не укладывается. Эйнштейн намекнул, дескать, между столбами некая жуткая аномалия, о которой вам лучше не знать, так что ползите, ребята, и не жалуйтесь, но я подозреваю, он просто не смог преодолеть сталкерский невроз. Обычное дело.
Сталкерский невроз, кстати, это именно то, что очень часто спасает в Зоне жизнь.
Но вообще-то здесь хватало и вполне реальной дряни. Кирпичный завод – место, имеющее скверную репутацию, не лучшую, чем металлургический завод с его «потерянным медвежонком» Диком, который нынче то ли заснул, то ли вернулся к потерявшему его хозяину. Короче, гиблое место. Кладбище без могил.
Заводик выпускал когда-то кирпичи, плитку и керамзит, соответственно, громоздились на его территории три цеха, не считая, естественно, прочих построек. Территорию завод занимал немалую, но лично я в обычные времена обошел бы его минут за пятнадцать, так что все условно. А что с нашей точки зрения означает наличие трех цехов? То, что здесь минимум три душевые. В какую, спрашивается, нам?
Эйнштейн в ответ на мой вопрос ткнул пальцем:
– В кирпичный цех.
Я так и присел. Вот уж куда я хотел бы отправиться в последнюю очередь…
Зону я изучал много и целенаправленно – «диванный сталкер», говорят про таких задротов. Смотрел все, что лежит в Сети, мемуары, интервью, стрингерские съемки. Ну и плюс тащил к себе в башку любую инфу из Института. Допуск к тренажеру, чего уж там, здорово меня поднатаскал. Так что кирпичный завод я освоил сносно – в виртуальном плане, конечно.
Вот прямо сейчас мы огибали «шаровую мельницу». Это цех по обработке сырья, где глина перемалывается и обогащается. Снаружи он похож на большой барабан, а внутри наполнен твердыми яйцевидными камнями-голышами, сделанными из фаянса. Нужны они, чтобы дробить глину. Несмотря на форму, их обычно называют шариками, отсюда и название – «шаровая мельница». Барабан крутится, и куски глины перемалываются этими «шариками»… Но хрен с ней, с технологией. Важно, что пространство перед этим объектом – сплошной «зыбучий гравий». Ступил на него и пропал. Я видел съемки: человека затягивает меньше чем за минуту. Выбраться можно, только если идешь в группе и если группа захочет тебя выволочь, потому что усилия нужны значительные, иногда чрезмерные. Это вам не болото. Тут или лебедкой (откуда ее взять в Зоне?), или нескольким мужикам корячиться да надсаживаться. Короче, обошли мы эти поля с запасом и вступили во владения «комариных плешей».
На заводе было ненормально много «плешей», нигде больше в Зоне такого их количества на ограниченном участке не наблюдалось. Область повышенной гравитации сама по себе не опасна, если, конечно, в нее не кувыркнуться по дурости (тогда от тебя разве что пятно останется, да и оно быстро исчезнет). Распознал ее вовремя, обозначил пробниками или гайками – и готово, обходи стороной. Но это когда гравиконцентрат единичный. А если территория залеплена пятнами да кляксами «комариных плешей», как картина авангардиста? Теснятся, собираются в дьявольские узоры, налезают одна на другую… Мало того, а если они еще и перемещаются, превращая карту ловушек в туалетную бумагу? Искать проходы в такой ситуации – настоящее искусство, которым Эйнштейн, как быстро выяснилось, владел виртуозно.
– Может, большая концентрация гравитационных аномалий как-то связана с близостью «Душевой»? – предположил я.
– Все может быть, – отозвался он.
– Но тогда теперь здесь появятся и «подкидные доски»? Из-за ротации. Может, уже появились?
– «Долбаные батуты», а не твои кретинские «доски», – возразила мне Горгона, и на том обмен мнениями был исчерпан.
Вышли на финишную прямую. Кирпичный цех высился точно по курсу, располагаясь к нам длиннющим боком. Путь вел нас мимо склада готовой продукции, окруженного штабелями кирпичей и поддонов. Гнили электрокары, предназначенные для погрузки этих самых поддонов, доживали свое грузовики. Напротив, в отдалении, прятались под навесом горы сухой необожженной глины, спекшиеся за столько лет в камень, рядом с которыми под открытым небом лежали кучи песка. А прямо перед нами простиралась вода…
Я, собственно, почему так остро среагировал на слова Эйнштейна о том, что наша «Душевая» находится в кирпичном цеху? Вот из-за этой самой воды.
Дело в том, что за складом когда-то существовал пожарный резервуар – огромный бетонный куб, нижней частью врытый в землю. Такой объект обязателен для любого горячего производства. Неизвестно, что за сила тут пошалила, это случилось в первые дни после Посещения, но куб тогда разнесло на куски, а все содержимое выплеснуло на хрен. Как пишут, это было маленькое кипящее цунами. Вода растеклась, заняв часть территории завода, и, если не врут, долго еще кипела. (Сейчас в остатках бункера плещется «ведьмин студень».) Так вот, учитывая, что цех стоит в небольшой котловине – рельеф в этих местах ровностью не отличается, – вся вода скопилась именно вокруг него. Толщина ее по большей части совсем небольшая, самые глубокие места – по щиколотку, но она здесь везде. Грязно-черная, тусклая.
