Эх, пропадать, так с музыкой!
— Слушай, а что все-таки за «Рубин»? — спросил я Зака. — Что это за подразделение?
— Пусть он вам расскажет, — Зак-Трофимов кивнул в сторону Федулова. — У него это лучше получится.
— Ничего я не буду говорить, — откликнулся тот. — Это военная тайна. По закону войны — я военнопленный.
— О! Навуходоносор тряпичный! — прокомментировал Шумер. — У вас куда ни кинь — все в тайну упирается. Скоро так засекретитесь, что сами себя узнавать перестанете.
— Ну, тогда я тебе кое-что расскажу! — это Зак. — «Рубин» — секретное подразделение погранвойск. Солдат пичкали препаратами, чтобы сделать из них супербойцов. Они достигли совершенства в этом вопросе. Ведь в чем проблема? Приезжает молодой призывник в горы. Чтобы приучить его лазить по горам, хорошо ориентироваться и воевать, требуется много времени. А идея была проста. С помощью медицинских штучек напичкать его всякими транквилизаторами, допингами — и он уже легко переносит подъем в горы, жажду, может не есть неделями. Это можно сравнить с курицами. Одни растут и откармливаются на воле в деревне. Других пичкают препаратами и гормонами. Вот и вся разница. Одни настоящие. Другие — сплошная химия.
— Сам ты химия, — глухо вякнул Друзин-Федулов.
— И еще — море амбиций, — сурово посмотрел на него Зак. — А лишишь его чудодейственных ампул, и он может загнуться. Препарат, как выяснилось, вызывает привыкание организма. Основа этих ампул — норадреналин. Организм сам вырабатывает это вещество в случае опасности или агрессии. Ты наверняка слышал о том, как люди при опасности перепрыгивали высоченный гладкий забор, запросто перетаскивали многотонные тяжести и так далее. Вот от этого их медики и отталкивались. Они хотели получить возможность управлять этими возможностями. Вызывать их в солдатах при помощи специального раствора.
— Вам помог только случай, — буркнул Друзин.
Зак, Шумер и Вуртан расхохотались.
— Ты, как всегда, полон амбиций, майор. Раскрою, так и быть, тебе одну тайну. Знаешь, почему ты нас поймал? Потому что мы так спланировали.
— Заливай, — сказал с сарказмом Александр Петрович.
— Да, это был несколько бредовый план, — согласился Зак. — Но главное — он сработал. Мы специально подставились. Если ты заметил, мы не ранили, не убили ни одного солдата. Мы знали, что ты в Чечне, Друзин, и хотели тебя там достать. Нам нужен был только ты. Мы потеряли одного бойца из-за тебя, но ты все нам компенсируешь, клянусь. Ты ответишь за все, что натворил. Откуда, ты думаешь, взялся этот самолет, на котором мы сюда прилетели? Он ждал нас. И я отлично знал, куда лететь.
Друзин снова уставился в огонь.
— А из-за чего вы, собственно, воюете? — спросил я.
— А вот об этом — потом, — сказал Зак. — Все наелись? Тогда спать. Завтра с рассветом уходим. Шумер дежурит первый.
Шумер подхватил автомат и отошел в темноту. Мы разлеглись возле костра.
Я застегнулся на все пуговицы и попытался уснуть. Наше молниеносное перемещение из Чечни в Таджикистан плохо подействовало на мое душевное равновесие. Сказывалась акклиматизация. Я смотрел в огонь и пытался представить, что сейчас творится в Москве. Как там мой редактор Павлов? Ему наверняка уже сообщил, что корреспонденты его газеты освободили пленного из «огней», захватили вертолет федеральных сил и смотались в неизвестном направлении. Представляю, сколько водки он уже заглотнул. И сколько допросов выдержал на Лубянке. О возвращении домой я решил пока не думать. Нас ведь наверняка уже обвинили в государственной измене. Так зачем думать о плохом?
Они пришли под утро. Когда дежурил Вуртан. Он наверняка был хорошим воином, но, как и все мы, слишком устал. Да и эти ребята — тоже кое-что умели. Раз выжили в горах.
Именно поэтому Вуртан не слышал, как они подошли. И наркоторговцы его убили.
Нас взяли сонными. Я вскочил от удара в бок.
— Вставай, шурави, ты пришел куда надо! — надо мной стоял бородатый моджахед.
Остальные уже сидели под прицелом людей с автоматами.
Я поднялся. Зак казался спокойным. Шумер тоже не проявлял эмоций. Друзин ухмылялся, как победитель.
Только я и Колчин смотрели на моджахедов с неприкрытым ужасом. Вляпались, так вляпались. Не хватает еще сдохнуть в горах в пяти минутах от цели!
— Вот вы, шурави, всю мою жизнь называете нас бандитами, — начал нравоучительно бородач. — А сами? Сперли у нас ишаков и записки прощальной не оставили. Это как называется? Что полагается за кражу? Молчите? Правильно молчите.
К бородатому подошел боевик и что-то заговорил на фарси. Что-то не очень приятное.
Тот скривился, скрипнул зубами и махнул автоматом:
— Трогаем! Этих шурави пока не станем убивать. Для них это слишком просто. Мы продадим их в рабство Махмуду. Он их поучит.
Нам связали руки и шеи. И сцепили между собой, как игрушечный караван верблюдов.
— Держись. Больше ишаков не будет, — шепнул мне Шумер и ободряюще подмигнул.
— Саня, когда это кончится? — спросил я Колчина.
Он пожал плечами:
— Никогда не занимался предсказаниями с веревкой на шее.
— Что, не ожидали? — зло просипел Друзин, веревка впилась ему в шею и мешала говорить. — Только теперь, ребятки, я понял, по какую вы сторону баррикад. Я-то выберусь отсюда, а вот вам несдобровать.
Мне взгрустнулось. Я и раньше подозревал, что между пограничниками и моджахедами могут быть какие-то договоренности. Но оптимизм Александра Петровича меня доконал. Впрочем, наркоторговцы Друзину поблажек не делали. И он шел в общем караване пленных.
Как это там, в сказках пишут? Долго ли, коротко ли… Мы шлепали и шлепали по горам. И в конце пути, на горном плато, где остановился караван, мы упали без сил. Вернее упали без сил мы с Сашкой. Остальные пленники значительно легче перенесли этот поход.
Друзин что-то сказал на фарси одному из охранников, и тот побежал к начальству. Через минуту к нам подошел тот же бородатый дядька, что читал утром лекции о воровстве.
Александр Петрович и наркоторговец мило поговорили. Бородатый засиял медным тазом и ушел.
— Ты что-нибудь понял? — спросил я Колчина.
— Друзин назвал себя важной птицей среди пограничников. И предложил им обменять его на пленных наркоторговцев.
— Везет некоторым! А может, нам тоже попытаться?
— В смысле?
— Ну, пусть позвонят Павлову. Тот захватит парочку моджахедов, а потом нас обменяет.
— Шутишь? — отметил Шумер. — Это хорошо. Это значит, ты еще не сломлен.
— Да и гнуться уже на самом деле некуда. Дома тюрьма ожидает. Здесь — расстрел. Эх! Если перестану шутить, тогда пристрелите меня из сострадания.
