— Принимаем извинения, — ответил Зак.
— Получается, что пограничники в этом деле тоже вроде как ни при чем? — подытожил Колчин.
— Да, их все время подставляют эти… из «Рубина», — подтвердил Шумер. — С российскими пограничниками у нас давно негласный уговор: на нашей территории они воевать не могут, но могут через нее ходить. Моджахедам мы вообще сказали: любой, кто появится, будет убит без промедления. До появления этого… «Рубина» договор оставался в силе. Все жили спокойно, и никто никого не трогал. Но когда «Рубин» разграбил наши храмы, тут-то и началась вся эта заваруха. Поначалу мы тоже думали, что это пограничники грабят. Пока разобрались, что к чему.
Зак кивнул:
— Да я видел тебя, Леша. Помнишь, вы проезжали кишлак на танке? Ты сидел на броне рядом с Федуловым-Друзиным. И даже заметил наши вещи на веревке?
— Отлично помню!
— Я тогда принял тебя за нового бойца из «Рубина» . Потом вы прикрыли этих бандитов от наших преследующих отрядов. И укрылись на заставе. Ночью ты знаешь, что произошло.
— Да… А утром мы нашли на земле этот медальон… Эту святыню, — поправился я.
— Вот именно поэтому ты жив. Мы ведь сразу же приехали в Москву и ждали тебя в твоей квартире…
— …под видом эфэсбэшников, — неявно упрекнул я.
— Хоть горшком назовись… — отпарировал Зак. — Так вот. Мы обыскали тебя. Медальона, как ты говоришь, при тебе не было. Тогда мы начали действовать. Искать его.
— Господи! — сказал Колчин. — Знать бы!.. Леха мне его тогда отдал, чтобы я прочел, что там написано.
Значит, если бы вы забрали медальон еще тогда, при обыске, то ничего этого не было бы!
— Вот именно.
— А потом вы увидели этот… знак на Вике. И похитили ее! Только поэтому?
— Да. Только поэтому.
— Мать честная! — вырвалось у меня. — Это, получается, я во всем виноват?! Как первопричина?! Все эти смерти эфэсбэшников — в редакции, на моей квартире!
— На какой квартире? В какой редакции? — спросили в один голос исмаилиты.
— То есть? Если не вы, то кто же это был?!
— Мы не были в редакции, — сказал Зак. — Там был «Рубин». Мы перехватили твою Вику, когда ее выносили на улицу. Перехватили, потому что на ней заметили медальон. Мы просто наблюдали за редакцией.
— И на квартиру к тебе мы больше не ходили после того случая, — добавил Шумер.
— Наверное, это тоже был «Рубин», — заметил Сашка.
— Ага! — подхватил я саркастически, вперив взгляд в Зака-Трофимова. — И на Лубянке шестерых эфэсбэшников тоже перестрелял «Рубин».
— Не «Рубин», — признал Зак-Трофимов. — Я. Был вынужден. Все шестеро, между прочим, работали как раз на «Рубин». Это называется у них оперативное прикрытие.
— Ой ли?! — не поверил я.
— А тебе не показалось странным, что они, вместо того чтобы задержать меня, стремились попросту меня пристрелить?
Гм, да, что было, то было.
— Но зачем «Рубину» надо было все это устраивать? — с сомнением проговорил Колчин.
— А это я, Саша, брякнул Вике, что собираюсь расследовать дело о «Блуждающих огнях». Вот машина и закрутилась. Не только Зак, но и эти «рубиновцы» приперлись за нами в Москву и взяли меня под наблюдение. Поставили у меня в квартире прослушку. Звонили от имени ФСБ начальству, пытались скомпрометировать. Потом появилась эта женщина с документами о «Рубине», они решили напасть на редакцию. Теперь мне все понятно.
— А Друзина вы искали, чтобы наказать его? — уточнил Сашка.
— Верно, но не только за этим, — ответил Шумер.
— Э! Шурави! Хватит болтать! — к нам шел Эль-Хаджи. — Времени мало. Поднимайтесь!
Мы с Колчиным встали.
— Не бойтесь, ребята, — сказал Шумер, — мы придумаем что-нибудь.
А Зак весело и ободряюще подмигнул. Будто мы на багамском пляже и речь вдруг зашла об оплате коктейля, потому как все четверо забыли в отеле бумажник.
Человек без пяти минут покойник, а находит в себе силы приободрять других!
Ну, да поводов для бодрячества у нас маловато. Разве только то, что хоть Вика в безопасности. Эх, Вика! Шли мы тебя выручать, а теперь нас самих кто бы выручил! Впрочем, как говорится, нет выхода только из гроба. Нас вроде убивать никто не собирается. Надо только терпеть и ждать подходящего момента. Но как легко это говорить, сидя в кресле-качалке. Под теплым пледом, у камина, со стаканом текилы в руках. И как все это хреново смотрится здесь, с веревкой на шее. При продаже в рабство.
Эль-Хаджи шел впереди. Чуть сбоку брели мы с Колчиным, веревки с нас уже сняли. Замыкали прогулку два моджахеда, вооруженные автоматами. Нас не конвоировали в привычном смысле этого слова. Да и зачем? Куда мы убежим-то? В незнакомых горах двое городских жителей имеют такие же перспективы, как блохи на дохлой собаке.
Нас усадили в старенький уазик, и мы тронулись куда-то по серпантину горной дороги.
Эль-Хаджи сидел на переднем месте, рядом с водителем. Боевики по обе стороны от нас. Все в сосредоточенном молчании.
Дорога снова пошла вверх, потом повернула под прямым углом. И тут мы увидели на небольшом плато буквально прилепленный к горе, здоровенный трехэтажный дом, окруженный мощным каменным забором. Усадьба буквально висела над ущельем. Место для дома было выбрано самое хитрое. Со всех сторон усадьбу закрывали горы. С воздуха ее заметить попросту невозможно. Она сливалась с окрестным ландшафтом. Когда подъехали поближе, я заметил на крыше дома спутниковые тарелки и какие-то заумные антенны.
Во дворе особняка нас поджидала группа боевиков, одетых в джинсы, просторные рубашки с коротким рукавом, и все, как один, — в солнечных очках. Со стороны веранды подошел наш покупатель: лет пятидесяти на вид, смуглый, коротко стрижен, в белом мусульманском одеянии и сандалиях.
Человек в белом и Эль-Хаджи обнялись, как старые знакомые. О чем-то переговорили, глядя на нас. После чего Эль-Хаджи прыгнул в уазик и умчался прочь за ворота.
Секунд тридцать «наш новый хозяин» смотрел на нас и потом на чисто русском языке сказал:
— Добро пожаловать, московские гости, в мою резиденцию.
Мы с Колчиным остолбенели. И как-то неловко промямлили ему «здрасьте».
— Устали? Меня зовут Акрам. Идемте, я приготовил поесть. Да и на веранде, в тенечке, беседуется лучше.
М-да, что-то не похоже это на плен.
На крытой террасе с колоннадой, рядом с вычурным фонтаном, стоял накрытый фруктами и легкой закуской столик красного дерева. Вокруг него — плетеные кресла. И маячил где-то между колоннами официант в белом фраке. Хотелось зажмурить глаза — настолько неправдоподобно и пышно все это выглядело.
Мы заняли кресла. Отсюда отрывался вид на чарующий пышный сад. Взгляд бежал по макушкам деревьев и упирался в каменный забор. Дальше — макушки гор. Мы с Колчиным завороженно уставились на фонтан, послушали журчание воды. Снова побродили глазами по саду…
