— Так мы же этот пункт вымарали в двадцатом году. Забыл, что ли? Большинством голосов — ты да я.
Балагуров снова захохотал и потянулся за бутылкой.
— Тебе что — скучно? Борьбы захотелось, экстрима? Ну, давай организуем к следующим выборам. — Он хотел было наполнить президентский стакан и поднес к нему бутылку, но Батя прикрыл его ладонью. — Пару партий соберем. А хочешь — десяток. Если избирателей у нас хватит. И пусть грызутся тебе на радость.
— Ерунда это все, Серега…
— Да ладно… Оттарабанишь сейчас присягу, потешишь народ речью… Ты, кстати, хоть прочел текст, что наши очкарики набросали? А то получится, как в прошлый раз… Ну, а потом — в баньку. Степаныч как раз протопит… Девок позовем… Как раньше.
— Как раньше, полковник, не получится. — Звякнув наградами, президент тяжело поднялся из-за стола. — Силы не те уже. Старики мы с тобой, Серый… Ну, пойдем к народу. Заждались там, поди, нашего спектакля.
Премьер-министр Республики господин Калатозов, как всегда, говорил гладко и внятно, заставляя любителей пошушукаться прикусить языки и прислушаться к его увесистым словам, ритмично падающим на головы собравшихся.
— Согласно конституции Первомайской Республики мы, граждане, обладающие правом голоса, собрались сегодня здесь, чтобы избрать нового президента нашего государства!..
Сам кандидат сидел в кресле, напоминавшем трон, посредине помоста, возведенного специально по этому случаю посреди перрона станции Первомайская. Ради торжественного мероприятия устроители даже демонтировали несколько десятков палаток и ларьков, как грибы теснившихся вдоль путей. Владельцы, конечно, были недовольны, но компенсация за однодневный простой была более чем весома. Зато как рады были те торговцы, прилавки которых находились ближе к краю станции: при таком скоплении народа торговля шла более чем бойко, и менеджеры едва успевали носиться на склады за товаром и обратно.
Записные остряки шутили, что помост похож на эшафот, и окрестили его «лобным местом». Отчасти они были правы: предполагалось, что на нем будет происходить бой президента с претендентом, если кто-то решится бросить вызов избраннику народа, многократно подтверждавшему свое право на власть.
Вообще-то конституцию Первомайской Республики, не мудрствуя лукаво, переписали со старого Основного Закона канувшей в лету Российской Федерации. Стоит ли особенно ломать голову над нормами жизни крошечной кучки бывших ее граждан? Сойдут и законы почившего в бозе государства, тем более что и в той России, и в этом ее осколке мало кто дочитывал эту тоненькую брошюрку до конца, несмотря на то, что ее изучали в школе, приводили в пример по поводу и без повода, вспоминали о своих конституционных правах, когда припекало…
Но было и одно коренное отличие. Молодые, полные сил победители, как они сами тогда себя называли, внесли в текст положение, делавшее их большими демократами, чем все предшественники. Несмотря на то что предвыборной борьбы, как правило, не было, любой, кто чувствовал в себе силы, имел право бросить вызов президенту и попытаться победить его в кулачном бою без правил. Победитель становился президентом на следующие четыре года. Единственным условием было то, что собравшиеся избиратели должны были дать свое добро на бой.
Но единственное это уточнение так и не понадобилось за два десятка лет ни разу — никто не решился выступить против главы Первомайской республики, за спиной которого стояла главная сила государства — храбрецы и сорвиголовы, не боявшиеся ни бога, ни черта, элита элит — спецназ. Да и само ее олицетворение — несокрушимый и легендарный, казавшийся вечным Батя — одним своим взглядом растирал надежды соискателей в пыль. Да и как можно посягнуть на человека, имя которого дети Первомайской начинали произносить едва ли не до слова «мама», благодаря которому были живы обитатели обеих станций и под прямым руководством которого делались все мало-мальски важные дела?
— Согласны ли вы, сограждане мои, чтобы наш президент, Николай Михайлович Середин, оставался на этом посту следующие четыре года?
Ответом ему был слитный гул сотен голосов собравшихся. Середин, с высоты своего постамента, видел множество обращенных к нему лиц, каждого из этих людей он знал по имени, и сердце от одного их вида наполнялось теплом. Может, конечно, это выпитая водка была в ответе за приступ сентиментальности, за успокоение, но тревога последних дней уже казалась ему мелкой и незначительной. Вроде зубной боли или насморка. Тем, что можно перетерпеть и забыть.
«Они мои, — растроганно думал президент, вычленяя из общей массы хорошо знакомые лица: все, даже известные Батины критики, сегодня были единодушны в своем порыве. — Мои товарищи, соратники, друзья… Как же я люблю их, моих первомайцев! Да я жизнь готов за них отдать! И они — за меня…»
Стоявший за креслом полковник Балагур исподтишка ткнул президента кулаком в плечо: видишь, мол, я был прав? Батя не мог ответить — слишком уж много глаз было приковано к нему, первому из граждан. Но плавно наклонил голову, дав понять старому другу: вижу, вижу, брат… Дружеская поддержка тоже согревала сердце: подумать только, столько лет они вместе, столько пройдено путей, пережито опасностей, боев выиграно…
А Калатозов, тем временем, дождавшись тишины, приступил к самой важной части церемонии. Хотя и самой бесполезной до сих пор.
— Если кто желает сказать, что не согласен с избранием президента и знает что-то, из-за чего он не может занять этот пост, пусть говорит сейчас или молчит до следующих выборов!
Премьер когда-то мечтал быть драматическим актером, но окончить в свое время смог лишь лесной техникум, затем — школу милиции, а вместо театральной сцены до Катастрофы подвизался с полосатым жезлом на подмосковных трассах.
Он выдержал положенную ритуалом паузу, достаточную, чтобы успеть прихлопнуть муху, и уже открыл было рот, как вдруг из задних рядов донесся молодой хрипловатый голос:
— Я желаю!
И все собравшиеся, включая президента и его свиту, завертели головами, выискивая нарушителя порядка. И было с чего! Впервые в истории Первомайской демократии кто-то осмелился бросить вызов всесильной хунте.
— Кто это? Кто такой? Ты не знаешь? Да не застите, дайте посмотреть! — побежал шепоток.
— Что это за дрянь? — обернулся всем телом к Балагуру Середин: на щеках его играли багровые пятна, на лбу веревками вздулись жилы. — Кто?..
— А я знаю? — вылупил глаза полковник Балагуров, вытянул шею. — Федотов, мать! Куда подевался?
Но свежеиспеченный майор Федотов уже пробирался из задних рядов, растерянный не менее начальства.
