В нескольких шагах позади него юный раб двумя тоненькими руками держал огромный восьмиугольный щит. Казалось, что бедный парнишка вот-вот свалится под тяжестью ноши. Другой юнец держал пучок длинных копий, их бронзовые наконечники блестели, отражая лучи яркого солнца.
На щите было нарисовано око, я вспомнил глаз Амона, украшавший огромную пирамиду Хуфу в далеком Египте. Имелась ли здесь какая-нибудь связь? Я решил, что нет… Глаз этот должен был парализовать ужасом противника.
Я вышел на бой с тем самым грубым копьем, которое изготовил из узловатого ствола дерева. В светлых глазах соперника горело предвкушение легкой победы. Мы осторожно обходили друг друга, он защищался громадным позеленевшим щитом, который укрывал воина от подбородка до сандалий. Невзирая на могучее телосложение, он был быстр и легок. Я приподнялся на носках, восприятие окружающего ускорилось. Противник медленно отводил руку назад, так медленно, что казалось, на это ушла целая вечность. А потом изо всех сил бросил в меня копье.
В последний момент я отпрыгнул, и толпа издала стон, словно бы сожалея, что меня не пронзил острый бронзовый наконечник. Мой противник протянул руку, и оруженосец подал ему другое копье. Я остался на месте, а он снова шагнул вперед. Я ударил копьем по его щиту.
Ухмыльнувшись, он отодвинул древко щитом.
– Не бегай, Орион, – шепнул он, обращаясь ко мне. – Тебе не избежать своей участи.
Колени мои ослабли от удивления: на меня смотрели глаза Атона, глаза Золотого.
– Что тебя изумило? – спросил он, направляя в меня копье. – Разве ты не знаешь, что я и прежде принимал человеческий облик?
– Но почему ты сделал это именно сейчас? – сказал я, отскакивая от него.
Золотой расхохотался:
– Ради развлечения, зачем же еще… – и ударил копьем мне в живот, быстро и сильно. Я едва успел отпрыгнуть. Острый бронзовый наконечник задел мне бок. Окружавшие нас люди охнули, увидев кровь.
Я понимал, что бессилен в схватке с ним, вооруженный только жалкой палкой. Атон столь же силен и быстр, как и я. Быть может, даже сильнее и быстрее. Словно бы в танце, я отступил на несколько шагов назад, он приблизился, и я бросился вперед, со всей мощью направляя обожженное огнем острие в его глаза. Атон приподнял щит, чтобы отразить выпад, но, ударившись о позеленевшую бронзу, мое копье заставило его отступить на несколько шагов. Я подхватил с земли то копье, которое он бросил в меня. Теперь мы были хотя бы вооружены одинаково. Впрочем, у Атона имелся еще щит… у меня его не было. Бросив короткий взгляд в его сторону, я увидел, что оруженосцы изо всех сил пытаются вырвать мое грубое копье из щита. Оно наконец вышло, и оба юноши упали на спины. Атон вновь приблизился ко мне, я держал копье двумя руками. Зрителям, должно быть, казалось, что они видят схватку героев под Троей: воин против воина, копье против копья.
"Ради развлечения", – сказал он мне. Итак, Атон принял человеческий облик и сошелся со мной в поединке, чтобы потешить себя.
– А готов ли ты умереть ради развлечения? – спросил я.
– Ты уже пытался убить меня однажды, помнишь?
– Нет, – отвечал я.
– Или ты думал, что я снова предоставлю тебе такую возможность?
Он сделал выпад, затем ударил копьем вверх, зацепив мое собственное и едва не выбив его у меня из рук. И прежде чем я успел опомниться, ударил снова, оставив длинный – от плеча до ребер – порез на моей груди. Зрители разразились одобрительными воплями.
– Я сильнее тебя, Орион, – дразнил меня Атон. – Я быстрее и сильнее. Неужели ты думаешь, что я дал своему созданию больше сил, чем имею сам?
Он выставил левую ногу, и я ударил в нее, а потом, перехватив копье обеими руками словно дубинку, стукнул тупым концом по его шлему. Зрители охнули. Атон отступил назад, забыв на мгновение про насмешки.
Я лихорадочно размышлял: "Если он победит меня, Неоптолем выиграет свой спор с Одиссеем, и кто-то из потомков его внука даст жизнь Олимпиаде. Но если победителем окажусь я, Одиссей одолеет Неоптолема… Что же тогда случится с царским родом Эпира? Неужели именно поэтому Атон принял человеческий облик и вмешался в битву: он хочет, чтобы я был убит и Олимпиада родилась через тысячу лет, когда настанет ее время".
Мы бились. Но мысли ослабляли мою уверенность, я не знал, что предпринять. И каждый раз, ловя на себе взгляд золотых глаз Атона, с насмешкой взиравшего на меня из-под бронзового шлема, я вспыхивал гневом. Развлечения ради. Он играет со мной, со всеми смертными, дурачится, ломая их жизни, лишая их надежды… Как кошка играет с мышью.
Мне казалось, что поединок длится уже не один час. Атон постоянно наносил мне легкие раны, меня покрывали порезы и царапины. Я не мог пробить его щит. Атон действовал столь же быстро, как и я; наверное, он был даже быстрее, мало того, он предугадывал все мои выпады и успевал защититься.
Однажды я едва не достал его. Я ударил его прямо в лицо, и он поднял щит, на мгновение утратив возможность видеть меня. Тогда я стукнул древком копья по его лодыжкам, он споткнулся и упал на пыльную землю, успев, однако, прикрыться длинным щитом, защитившись от удара. Наконечник моего копья застрял в щите, и мы принялись возиться, словно два шута: я пытался извлечь копье из его щита, он же старался подняться на колени, а потом и встать.
Теснясь вокруг нас, зрители встали от волнения. Наконец я вырвал копье, но отлетел в толпу, споткнулся о чью-то ногу и упал.
Атон оказался надо мной, прежде чем я успел моргнуть. У меня не было щита, я не мог защититься. Облаченный в панцирь, он вырос надо мной тенью на фоне яркого неба. Солнце исчезло за спиной Атона, и он замахнулся, чтобы погрузить наконечник копья в мое сердце. Я не мог сделать ничего другого – и ударил копьем в низ его живота. Так мы оба сразили друг друга, вскричали в предсмертной муке, и мир сделался холодным и черным.
Я очнулся от боли и медленно раскрыл глаза. Я вновь оказался у вершины Арарата. Я лежал, но снег более не покрывал меня. Он подтаял, и я видел над собой ясное синее небо, такое яркое, что глазам было больно смотреть на него. Снежно-белая лисица кусала меня за руку. Это была самка, насколько я мог судить по ее раздувшемуся брюшку.
"Значит, настала весна, – подумал я. – Ей не хватает пищи в этой скалистой пустоши, и она готова есть трупы".
"Но я не мертв…" Пока еще. Автоматически отключив рецепторы, воспринимавшие боль, я мгновенно схватил лисицу левой рукой за горло; движение мое было столь быстрым, что она не успела даже тявкнуть. Я съел ее целиком, сырой, с нерожденными лисятами и внутренностями, ощущая, как силы вливаются в мое тело. Правая рука на некоторое время вышла из строя, хотя я остановил кровотечение и перевязал рану, которую нанесла мне лисица, ее же собственной шкурой.
