— Чем могу быть полезен, лейтенант? — поинтересовался он, ответив на мое приветствие.
— Где я могу видеть капитана Ена Шао?
— У вас к нему дело? — осведомился дежурный, внимательно осмотрев меня и стоявшего за моей спиной Хо.
— Да. Я имею приказ доставить этого арестованного лично на допрос к товарищу Шао. Это касается дела о заговоре, которое он вел, еще, будучи начальником местного отдела ОЗАР. Мы все очень сожалеем, что товарищ Шао покинул нас, — добавил я, напуская на себя легкую грусть, но тут же бодро отчеканил: — Но мы рады его повышению и переводу в столицу! Это достойный человек.
Моя осведомленность произвела на дежурного должное впечатление, и все же он предложил:
— Одну минуту. Я вызову конвой.
Я и глазом не моргнул.
— Это излишне. У меня приказ лично доставить арестованного на допрос. К тому же, — доверительно добавил я, — мне хотелось бы самому повидаться с Еном Шао и поболтать о наших прежних делах. Какой у него кабинет?
— Комната двести тридцать шесть, — сообщил дежурный, заглянув в какой-то список.
— Да, вот еще что, — спохватился я, доставая из внутреннего кармана кителя пакет с памят-кассетой. — Вот это мне поручено доставить для генерала Бао. Надеюсь, вы сделаете мне одолжение? Думаю, генерал по достоинству оценит ваши старания.
— Конечно, лейтенант! — дежурный с легким трепетом принял у меня пакет и осторожно убрал его в стол. — Не сомневайтесь, я лично передам это генералу с остальной почтой.
— Замечательно, — улыбнулся я. — Приятно было с вами познакомиться, сержант!
Я еще раз козырнул ему и грубо пихнул Хо в спину.
— Пошли!
— Что ты задумал? — негромко спросил он у меня, когда мы уже поднимались по лестнице на третий этаж, к кабинету Ена Шао.
— Ничего особенного. Хочу напоследок повидаться со своим старым знакомым… Ну, двигайся живее, сволочь! — Я снова сильно толкнул Хо, козыряя идущим навстречу офицерам ОЗАР. Но как только они прошли мимо нас, я незаметно расстегнул наручники на руках Хо.
— Я бы не стал этого делать, Максим! — предостерег меня Хо. — Мы и так неоправданно рискуем своими жизнями. Ты представляешь, что будет, если тебя здесь кто-нибудь узнает?
— Успокойтесь, Хо. Доверьтесь моей счастливой звезде! Пока все идет как нельзя лучше.
Суматоха, царившая в здании, придавала мне уверенности в успехе задуманного. Никому вокруг не было до нас никакого дела. В воздухе стоял монотонный гул голосов и тяжелый запах немытых тел, табачного дыма и пыли. Миновав с десяток тесных, плохо проветриваемых и освещенных коридоров, и отсчитав не одну сотню ступеней по крутым лестницам (лифты в здании не работали), мы поднялись на нужный этаж. Я почувствовал, как легкое волнение охватывает меня, как учащеннее начинает биться сердце в моей груди. Внимательно всматриваясь в лица шедших навстречу людей, я опасался только одного — увидеть среди них Ена Шао. Встреча с ним где-нибудь в коридоре означала бы провал всего моего замысла, построенного на неожиданности нашего появления здесь. Но удача, в который уже раз, не оставила меня.
Дойдя до дверей комнаты двести тридцать шесть, и не встретив никаких препятствий, я остановился на минуту, прислушиваясь. В комнате было тихо. «А что если его там нет?» — мелькнула в голове мысль. Для большей уверенности я постучал в дверь.
— Да? Входите! — уверенно ответили с другой стороны, и я толкнул дверь ногой, пропуская вперед Хо.
— В чем дело? — недовольно спросил знакомый голос, как только мы вошли.
Я быстро обежал взглядом комнату. Справа большое, крутой аркой окно, пропускавшее широкие полосы красного света, повисавшие в пыльном воздухе. У дальней стены, прямо напротив входа, массивный стол из натурального дерева, отделанный замысловатой резьбой и заваленный грудами каких-то бумаг и серых папок. Вдоль левой стены стоял ряд шкафов, доверху забитых все теми же бумагами и папками. В кабинете никого, кроме нас и Ена Шао не было.
Он поднялся нам навстречу из глубокого с высокой спинкой кресла, отделанного лоснящейся на солнце кожей, вопрошающе и недовольно глядя на понурого Хо.
— Лейтенант Вэл Чен! — бойко представился я хрипловатым голосом, подражая южному акценту, и надвигая козырек форменной фуражки еще ниже на глаза. — Приказано доставить арестованного в ваше распоряжение!
— Какого черта? — еще больше разозлился Ен Шао. — Кем приказано?
— Лично генералом Бао! — невозмутимо отрапортовал я, внимательно наблюдая за ним.
— Генералом Бао? — в голосе Ена послышались благоговейные нотки. Он вышел из-за стола. Поправляя мундир.
А он совсем не изменился, разве что стал еще лощенее и самоувереннее. Новенький китель, застегнутый на все пуговицы, поблескивал капитанскими значками и орденскими планками на груди. Короткая стрижка сильнее выделяла выступающие скулы, на которых играл легкий румянец. Темные узкие глаза его смотрели холодно и властно.
Я выступил вперед, отстраняя к двери Хо и сбрасывая с головы фуражку. Глаза мои не отрывались от его глаз. Ради этого момента стоило рисковать своей жизнью! Стоило, чтобы сейчас увидеть в глазах своего врага все: и смятение, и замешательство, и испуг, и ярость, и ненависть — все, что смешалось в них в эту минуту. В следующее мгновение его рука дернулась вниз, к ремню, где висела кобура, но я оказался проворнее, выхватив первым свое оружие.
— Даже и не думай об этом! — предостерегающе сказал я, наставляя раструб излучателя ему на грудь.
Поняв, что я не шучу, он послушно опустил руки. Губы его сжались, прищуренные глаза с ненавистью следили за мной.
— Я вижу, ты удивлен, увидев меня здесь? А, Ен? Ты, наверное, давно похоронил меня в своих мыслях? Напрасно! Как видишь, я жив и вполне здоров, и ничего не забыл… ты слышишь? Ничего!
— Что тебе надо? — сдавленным голосом произнес он, заметно бледнея. — Ты убьешь меня? Вы же сложили оружие тысячу лет назад.
— Мы сложили оружие, но не разучились им пользоваться! — холодно сказал я, глядя ему в глаза. — Но я не хочу проливать кровь. Я хочу правосудия и справедливости!
— Справедливости? — неожиданно усмехнулся он, словно издеваясь над этим словом. — О какой справедливости ты говоришь?
— Ты предал меня, ты предал свой народ, которому должен был служить, ты предал свою революцию, о которой так много говорил!
— Боже мой, Максим! — снова усмехнулся он. — Ты, как и прежде, неисправимый идеалист! Народ, революция… К чему все эти громкие эпитеты? — Он внимательно посмотрел на меня. — Скажи прямо, что хочешь отомстить мне за себя и свою жену! Зачем же прятаться за никчемными и пустыми лозунгами, которыми завешан весь город? Я прекрасно понимаю тебя, и даже, если хочешь, не осуждаю… Только избавь меня от своей человеколюбивой философии — меня от нее уже тошнит!
