Джон засмеялся, обнял Алису и стал тискать и целовать.
— Отвали! — возмутилась Алиса. — Я от механических ласк не возбуждаюсь. Особенно сегодня. Как глаза закрою, сразу всплывает эта морда обгрызенная…
— Извини, — серьезно произнес Джон. — Если честно, меня тоже колбасит. Но терпеть осталось уже недолго. Как в Оркланд выберемся, там все по-другому пойдет, просто и понятно — вот друг, вот враг, а все остальное от Сэйтена Лукавого. Знаешь, как мне надоело лицемерием заниматься? Обман громоздится на обмане, и всегда надо помнить, как кого обманул, чтобы не дай боги не перепутать. А о чести и совести вообще стараюсь не думать, чтобы не расстраиваться. Убеждаю себя, что цель оправдывает средства…
— А она точно оправдывает? — спросила Алиса.
— Я стараюсь в это верить, — ответил Джон. — Потому что если в это не верить, то и жить незачем.
4
Пытку пленного эльфа решили проводить на кухне флигеля — более подходящего места не нашлось.
— Это не пытка, а профанация какая-то получается, — сказал Алекс Мортимер.
Джон Росс ехидно улыбнулся и сказал:
— В нашей безумной жизни все профанация. Привыкай.
— Да иди ты! — воскликнул Алекс. — Только философии мне сейчас не хватает! Ты лучше подумай, куда его привязывать тут?
— Можно по углам стола четыре гвоздя вбить, — посоветовал Джон. — Все это дерьмо вынести куда-нибудь, крошки со стола смахнуть и гвозди вбить. Распнем эльфа вдоль… ну, или по диагонали…
— А гвозди-то тут есть гдже-нибудь? — спросил Алекс.
— Не знаю, надо у Алисы спросить, — ответил Джон.
— Знаю я, что она ответит, — сказал Алекс. — Она укурилась вусмерть, вообще ничего не говорит, только хихикает.
— Имеет право, — пожал плечами Джон. — Лучше так, чем в истерике биться.
— Да я ее не упрекаю, — сказал Алекс. — Она у тебя молодец, не ожидал от нее такой отваги. Я бы на ее месте, наверное, убежал бы куда-нибудь, забился в уголок, да и обгадился бы там от страха. А она молодец у тебя!
— Однако с пыткой надо что-то придумывать, — сказал Джон. — Может, лучше его вертикально распять, на стене? К карнизу привязать, например…
Алекс подошел к окну и сильно дернул занавеску. Карниз захрустел.
— Не выдержит, — сказал Алекс.
— А может, лучше вообще не привязывать? — предложил Джон. — Может, лучше руки-ноги связать, на пол положить и тыкать раскаленным железом?
— Раскаленным железом нельзя, — возразил Алекс. — Если уж жечь, то не железом, а горящей бумажкой или тряпочкой. Железом перестараться очень легко, а потом гангрена как начнется…
— Тогда жги тряпочкой, — согласился Джон. — Тут в соседней комнате хламида Пейна валяется, он ее, по-моему, полгода не стирал. Будет двойная пытка — и огнем, и запахом.
— Если вонючую хламиду жечь, пытка получится не только для узника, но и для палача, — сказал Алекс. — Я его жечь вообще не собираюсь, потыкаю иголками под ногтями, а как сознание поплывет, суну под нос хлороформ вместо нашатыря, и дальше уже хирургия.
— Лучше не под ногти иголками тыкать, а морду резать, — посоветовал Джон. — А то удивится, с чего это вдруг стратегия пытки так резко изменилась, пока он без сознания был.
— И то верно, — согласился Алекс. — А можно я ему уши отрежу? В банке заспиртую, на полку поставлю — красиво будет.
— Можно, — разрешил Джон. — Только смотри, чтобы кровью не истек.
— Не истечет, — пообещал Алекс. — Если ухо целиком резать, крови много не вытекает. Это в мочках много капилляров, там как кровотечение начнется — хрен остановишь, а ухо целиком — совсем другое дело. Всего-то надо два сосуда перевязать.
— Ну, как знаешь, — сказал Джон. — Короче, так. Валим клиента на пол, ты ему отрезаешь уши, останавливаешь кровь, режешь морду…
— Перед этим надо вопросы позадавать, — перебил Джона Алекс. — Это же пытка, а не садизм беспонтовый.
— Гм, — сказал Джон. — А может, лучше садизм беспонтовый устроить? Ему-то все равно, он наших человеческих порядков все равно не разумеет. Скажешь, типа, ты совершил преступление, вот тебе наказание…
— Так нельзя, — возразил Алекс. — Палач с клиентом не разговаривает, это непрофессионально.
— Да ладно тебе кобениться! — возмутился Джон. — Это же эльф! Откуда ему знать, что у человеческих палачей профессионально, а что нет?
— Ему знать неоткуда, — согласился Алекс. — Но я-то знаю! Как я потом сам себя уважать буду?
— Не знаю, — пожал плечами Джон. — Я вот сам себя уважаю, хотя законов столько нанарушал, что уже сам все случаи не помню.
— Ты особенный, — сказал Алекс. — Я вообще не понимаю, как ты живешь с таким грузом на совести. Ну, я тебя не призываю прямо сейчас убить себя об стену, ты человек хороший, но… не понимаю.
— Есть одно умное слово, называется «покаяние», — сказал Джон. — Преступил закон своей совести, покаялся и снова как бы чист. Тут главное — не слишком увлекаться. Я однажды с одним монахом беседовал, не буддийским, а из этих, которые в балахонах, у них покаяние — чуть ли не самое главное в религии. Он такую притчу рассказывал. Решил один разбойник в грехах покаяться…
— В чем покаяться? — не понял Алекс.
— В грехах, — повторил Джон. — Это у поклонников Джизеса очень важное философское понятие. Приблизительно можно сформулировать так: состояние души, при котором функции самоуважения и самосовершенствования либо извращены до неузнаваемости, либо вообще отключены, и субъект готов преступать собственные законы столько раз, сколько понадобится. Христиане считают, что каждая душа время от времени впадает в состояния греха, но если ты покаялся и вышел из этого состояния, то все как бы нормально. Так вот, притча. Решил разбойник покаяться в грехе, поймал одного монаха и говорит: «Давай, я тебе дам десять тысяч долларов, а ты мне отпустишь все грехи — прошлые, настоящие и будущие». А монах ему говорит: «Откуда у тебя десять тысяч долларов?» А разбойник вытаскивает деньги из кармана и говорит: «Вот, смотри».
— Десять тысяч долларов в карман не влезет, — заметил Алекс.
— Это неважно, — отмахнулся Джон. — Ну, допустим, не в кармане они были, а в сумке, несущественно. Короче, взял монах доллары в руки, пересчитал, и так ему захотелось этих денег, что не смог он побороть искушение. Отпустил грехи.
— Догадываюсь, что было дальше, — сказал Алекс. — Разбойник этого монаха зарезал и съел, верно? Грехи-то отпущены.
— Примерно так, — кивнул Джон. — Только не сам съел, а на мясокомбинат сдал, оркам на корм. Короче, в покаянии главное — не слишком увлекаться. Я так считаю — покаяние покаянием, а карма кармой, одно другого не отменяет. Я тогда так и сказал тому монаху, а он замахал руками, ругаться начал, дескать, у нас, христиан, кармы не бывает, Иегова запретил. Бред, короче.
