смог вымолвить я.
— Ну-у... — развёл дед руками.
Прикоснувшись к стене, я не почувствовал ничего особенного. Обычное дерево, пробитые мхом брёвна, кое-где шляпки ржавых гвоздей, да рассохшиеся проплешины трещин.
— Да не напрягайся ты так, паря... Пойдём лучше в дом, устал с дороги-то? — старик подошёл у небольшому крылечку, буквально на две ступени, и встав на первую, взялся за ручку двери.
Если считать за дорогу получасовой перелёт, то уставать было не от чего, но мне показалось, он имел ввиду совсем другой путь.
Поднявшись следом, я пригнулся — дверь оказалась низковата, и сделав ещё шаг, оказался внутри.
Небольшое окошко, лавка, стол, пара табуретов и скромненькая печка. — вот и всё убранство.
Вещей тоже не много. На вбитом в стену гвозде висит тулуп, меховая шапка, а в углу, возле печки, стоят высоченные валенки.
На столе самовар, пара каких-то склянок, стакан и большая пиала.
— Чайку? — предложил дед.
Я кинул.
— Не откажусь.
Он указал мне на стул, а сам подставил стакан под краник самовара, и налив почти до краёв, проделал ту же процедуру с пиалой.
— Ну, рассказывай... — пододвинув стакан ко мне, дед сел на лавку, взял пиалу, и облокотившись локтем на стол, «вкусно» отхлебнул.
— Что рассказывать? — растерялся я.
— Смешной ты. — сняв крышечку с одной из склянок, старик достал из стоящего на печи чугунка пару ложечек с длинными ручками.
— На вот, варенья попробуй. Прошлогоднее, правда, но вкусное...
Я заглянул в склянку. Там действительно было варенье.
— Ты же не просто так сюда явился? — подув на кипяток, дед разгладил ладонью бороду. — Так ведь?
— Так. — кивнул я, и в следующие несколько минут я рассказал совершенно незнакомому человеку о преследующих меня призраках, о странных снах, о твареныше, поведал про таинственное исчезновение девочки, пропажу Леонида, встречу с карликом и боль в голове. Не знаю что повлияло, — варенье ли, или чай душистый, а может магия какая, но доложил я обо всём чего не понимал, и что мне не давало покоя.
Дед выслушал внимательно, ещё дважды за это время наполняя свою пиалу и мой стакан, а когда я замолчал, достал из-за пазухи небольшой тряпичный кисет.
— Закуришь? — предложил он.
Я отказался, а дед потянулся к печке, и вытащил оттуда порядком надорванную газету.
«Комсомольская правда». — прочитал я название, и присмотревшись, смог разглядеть год — двадцать шестой.
Спрашивать ничего не стал, но выводы для себя сделал, даже не выводы, — скорее предположения.
— Наговорил ты на целую поэму, конечно... — сказал дед, и скрутив «козью ногу», прикурил от бензиновой зажигалки. Потом, затянувшись, зажмурился блаженно, и строго так, по-военному, спросил, — а от меня-то, что именно услышать хочешь?
— Не знаю. Всё, наверное... — честно признался я.
— Ты в курсе сколько мне лет? — спросил он, и глубоко затянувшись, выпустил к потолку несколько идеально ровных колец.
— Семьдесят? — наугад ляпнул я.
— Ха. Льстишь, стервец... — довольно ухмыльнулся дед. — Но я не баба, возраст не скрываю. Сто девять стукнуло.
Я машинально покосился на обрывок газеты с датой.
— Да-да. — проследив за моим взглядом, дед развернул газетку, и вздохнув всей грудью, добавил грустно.
— Как сейчас помню... Лето только началось, тепло... Птички поют, кузнечики стрекочут, гнуса ещё нет, — солнце высоко, и мы втроем на лодке...
Тут он замолчал, и пару минут разглядывал газету, словно надеясь взглядом просверлить в ней дырку.
Напоминать о себе было неудобно, уж больно печально он выглядел, да и невежливо было торопить старого человека.
— Не знаю что тогда произошло... — наконец «ожил» он, — но так мы здесь и оказались — мама, отец, и я.
Опять замолчав, хозяин избушки докурил «ногу», сдвинул в сторону выполняющую роль пепельницы жестяную банку, и принялся раздувать самовар.
Запахло дымом, он долил воды из стоявшего под столом глиняного кувшина, вытащил из-за печки мешочек с щепой, и стал «подкидывать» в топку самовара. Не хватало только сапога, но, похоже, что он обходится без него.
Глядя на привычный уже процесс, — а самовар давно стал неотъемлемой частью нашей жизни, я ждал продолжения рассказа, но его не последовало, а когда он закончил с растопкой, словно забыл о чём говорил.
— Но да ладно. — отмахиваясь от дыма, заговорил дед. — Тебе помогу, хоть и зарёкся. Пойдём.
Мы встали из-за стола, и едва разминувшись в тесном проходе, вышли на свежий воздух.
— Ты пушку только оставь, а то стрельнешь ещё ненароком... — глядя как я закидываю за спину автомат, посоветовал он.
Без оружия я чувствовал себя голым, но здесь подчинился. Непосредственной угрозы от старика не было, а если он из тех про кого я думаю, автомат всё равно не спасёт.
— На гвоздик повесь. — посоветовал он, и дождавшись когда я оставлю оружие, повторил, — иди за мной.
Совсем немного отойдя от избушки, я обернулся. Избушки не было. Как не было и моего, повешенного на гвоздик, калаша.
— Не переживай. — не оборачиваясь, успокоил старик. — Никуда твой автомат не денется.
Но я и не переживал.
Мы прошли ещё немного, и не доходя до крайних сосен, остановились.
— Сейчас не пугайся. — загадочно сказал старик, и вытащив из кармана блестящий свисток на верёвочке, тонюсенько свистнул.
Сначала ничего не происходило, но стоило мне засомневаться в адекватности происходящего и начать щипать себя за ногу, как в перелеске что-то зашуршало.
— Не дёргайся. — повторил дед.
Но он мог бы и не напоминать. Впиваясь взглядом в пробившегося через заросли гостя, я замер, отчаянно жалея о оставленном «на гвоздике» автомате.
Передать словами испытанные мною чувства невозможно. Но это точно не испуг и не удивление. Есть близкое по смыслу непечатное выражение, но и оно не передаст всего того что я почувствовал в эти мгновения.
На поляну, щурясь от солнечного света, вышел почти твареныш. Почти, потому что больше раза в три, и раз в десять ужаснее.
Ну а то что это существо и наш подкидыш, одного роду-племени, — не подлежало никакому сомнению. Только наш, похоже, совсем ещё малыш, хоть
