– Второй лейтенант Кин послана мной не только для того, чтобы установить добрые отношения с Эргезом, если такое вообще возможно. Ее задача – оценить обстановку на месте.
– Мнение остальных в счет не идет? – резко перебил адмирал.
– Идет, но предпочтительно тех, кто сам побывал на Земле и может делать выводы на основании собственного опыта. В одном ты прав: мы угодили в разгар каких-то династических баталий. Сейчас, по моему глубокому убеждению, следует выждать и осмотреться.
Помнится, Джеймс Кук, имея дело с туземцами, решил принять участие в войне на стороне одного из вождей…
– Да, я помню эту глупую шутку, – буркнул командующий обсервационной эскадрой. – «Чем кончилась для Кука его тихоокеанская экспедиция? Праздничным обедом». Так вот, я не хотел бы повторения этой истории.
– Кэйтлин продолжает выполнять свои обязанности и вольна принимать решения в рамках задания. А ты, друг мой, займись подготовкой скаут-клипера «Молниеносный Брюс». Будем искать необжитые земли, удобные для основной базы.
Думаю, мы оба считаем, что Эргеза и все, что с ним связано, тоже нельзя упускать из виду. Судя по всему, у Аттилы с самого начала были глобальные амбиции, он желал мирового господства и почти получил его. Предположим, его преемник, законный или самозваный, добивается того же, но готов идти еще дальше. Хотим мы того или нет, даже при оптимальном развитии событий мы еще столкнемся с ним лбами. А Кэйт не мешай, пусть работает!
Адмирал Кемпбелл козырнул, без особого энтузиазма подчиняясь решению главы адмиральского совета, и проворчал себе под нос:
– Ох, нахлебаемся мы еще с этой посланницей доброй воли!
* * *
В этот день голубь не прилетел. У Эргеза это вызвало досаду, не более того. Ему ли не знать, сколько ловчих соколов сейчас парит в небе, выслеживая почтовых голубей. Отряды двигались к Вратам Барсов, и нарушать связи противника было для обеих сторон так же важно, как надежно оберегать собственную переписку. Никто не мог гарантировать полного успеха ни в одном, ни в другом. Эргез был готов ждать. Если сообщения Тиля и Тимура верны, то пока опасаться нечего, все идет, как задумано.
Ньок-тенгер мечтательно прикрыл глаза: скоро проклятый Лешага вместе с Тилем уничтожит Шерхана, уберет с дороги могущественного врага, при этом можно будет поднять возмущенный крик, что изгнанный из земель правоверных Атиль пренебрег милосердием Пророка, снюхался со злейшими врагами и решил захватить горную страну, убив при этом собственного отца. В том, что Лешага сможет добраться до новоиспеченного султана, Эргез не сомневался. Такие удальцы, если что-то вобьют себе в голову, способны горы сдвинуть, лишь бы добиться своего. А здесь и двигать ничего не надо, разве что, может быть, захватить одну неприступную крепость…
Замечательная история получается! А он, Эргез, в этой истории – избавитель от злобных тварей, погрязших в злокозненном иноверии и призвавших на помощь самого Ноллана!
…Эргез тронул шпорами конские бока. Его, как бывало и в прежние дни, радовала бешеная скачка, рвущееся из груди сердце, ветер, обжигающий щеки, и норовистый скакун, покорный малейшему его движению. Эргез любил чувствовать покорность людей, животных, чью угодно. Это чувство пьянило сильнее вина, но оставляло голову холодной, а руку твердой.
«Да, идея с Нолланом всем хороша, когда б не пришлые демоны. Судя по всему, замысел увенчался полным успехом. Те, кто послал звездную колесницу, готовы на союз со мной. С такой-то силой никакой враг не страшен. Все Дикое Поле подчинится моей власти, и тем завершится высокое деяние, задуманное Пророком: одна Земля, один народ, одна вера».
Ньок-тенгер чуть придержал коня, перешел с галопа на рысь. Армия шла в сторону Крыши Мира, наверное, самая большая армия с Того Дня. Уже давно ушли в прошлое времена, когда он с десятком воинов захватывал селения, а две сотни Несокрушимых складывали к ногам Пророка земли, которых нельзя было объехать и за руку дней.
Теперь под его властью были тысячи воинов. Пальцев одного человека не хватило бы пересчитать, сколько тысяч. Сюда б еще демонов Ноллана… Эта мысль точила его, как точит короед древесный ствол. Он досадовал на «вознесшегося» к престолу Творца Аттилу: отчего тот не придумал называть повелителя демонов любым другим, неважно каким именем? Вряд ли удастся уговорить хозяев звездных колесниц скрыть от правоверных имя того, кто прислал их.
Эргез вздохнул, покачал головой, впервые за последние годы сожалея, что рядом нет Атиля Песнопевца. Тот хоть и отступник, а все же мастак сочинять всякие небылицы. Он бы вмиг придумал что-нибудь связное. Да и не просто связное, а такую историю, чтоб аж до слез пронимала. Скажем, что этот Ноллан вовсе не тот Ноллан. Или что, повинуясь неумолимой воле Пророка, вознесшегося на звездной колеснице, демоны Ноллана обрели просветление и тоже выступили на стороне истины.
«Нет, стоп, так нельзя! Если демоны тоже наши, то кто враги? Враги должны быть обязательно. И не какие-нибудь, вроде шакалов-иноверцев из Дикого Поля, а сильные, злобные, непобедимые. А лучше всего невидимые. С видимыми хлопот не оберешься».
Он еще раз печально вздохнул. Воистину, Создатель надоумил его сделать доброе дело, обагрив клинок кровью Пророка. Негоже тому было окончить свои дни на мягкой постели. В этом было бы что-то недостойное для столь великого человека. Последний из его подданных и то может с честью закончить жизнь с оружием в руках. И сам Аттила предпочел бы умереть от холодной стали. Это удел воина. А уж умереть и вознестись…
Ньок-тенгер легко уверил себя, что таково предназначение Пророка, но вспомнил о паре Несокрушимых, отправленных им на небеса вместе с Аттилой, и, надо сказать, не в самом пристойном виде. Ничего, поморщился Эргез, они лишь кровавая жертва. Ведь не мог величайший из великих уйти без почетного сопровождения.
Но вот с его учением теперь надо что-то делать. И чем быстрее, тем лучше. Если, покорив земли по ту сторону Срединного Хребта, продолжать жечь огнем инакомыслящих, – сколько полезных рук будет потеряно. Так не пойдет. Он задумчиво глянул на всадников, сопровождающих обоз, растянувшийся, насколько видит глаз. Заметив повелителя, они приветствовали его громкими криками, однако до сего мига ньок-тенгер, казалось, не слышал их. «Когда со всем будет покончено, – думал он, безучастно кивая проезжающим, – надо будет сохранить жизнь Атилю».
Достаточно, если он умрет для своего народа. Ну, скажем, пытался бежать, сорвался в пропасть, даже тело показать можно будет. После нескольких дней поисков его родная мать не узнает. А самого Песнопевца запереть в какой-нибудь дальний лесной острог и время от времени позволять ему видеться с женой и сыном. Расправиться с ним никогда не поздно, но зачем попусту растрачивать такой дар? Иные сказители только и могут, что перепевать спетое другими. Атиль не таков, у него в голове всегда что-то свое намешано, как начнет сплетать слова, хочешь не хочешь, заслушаешься. Да и то сказать, хоть и отступник, а все-таки свой, корень от корня. Ну а учение он знает, как никто. Вот пусть и займется письменами, «явленными в облаках», мол «пришел я как-то на гору, обратился к отцу истины, вопросил о том, как жить дальше, и прямо на облаках проступили огненные письмена». «А что, история красивая, а главное, проверить ее невозможно. На горе, кроме меня, никого не было, а облака – они и есть облака, были, да уплыли. Атилю придется расстараться, – он прищурил темные хищные глаза, – а уж что я хочу услышать, я ему растолкую».
