— Ты — да. А вот группа Лося — нет.
Сталкер с раскрытым ртом уставился на своего бывшего наставника.
— То есть как?!
— Да вот так. Вышли прочесать окрестности, — по твою, кстати, душу и по душу этого раздолбая Кубрика, — и не вернулись. Потом дозоры с южного и северного портала поднимались и обследовали все рядом с входом. Никого. Углубляться в город не стали, чтобы и самим не сгинуть. Еще и полнолуние это… — Старик вздохнул.
— Погоди, но ведь это они меня встретили у входа. Лось сказал, что Кубрик где-то в районе Нагатинской в руинах плач детский слышал и пошел смотреть. Сколько времени прошло?
— Часов восемь. — Казимир пожал плечами.
— Но ведь это не срок. Чего раньше времени ребят хоронишь? — Сергей нахмурился.
Он вдруг подумал, что если бы не его задержка, то и им не пришлось бы подниматься в полнолуние из метро. Хотя… Был же еще Кубрик…
— Да не хороню я. Но все равно в полнолуние выйти — это, знаешь…
— Знаю, сам только что оттуда. И ничего, как видишь.
— А что там с Кубриком, говоришь? Плач детский? У Нагатинской?
— Так Лось сказал.
— Интересно. Эта станция ведь заброшена, — задумчиво хмыкнул Казимир.
— Да, но ребенка-то он слышал на поверхности. В руинах.
— Как же так? Погоди… — Казимир послюнил указательный палец и извлек из внутреннего кармана своего старого военного сюртука сложенный вчетверо лист плотной бумаги, испещренный мелкими надписями.
Листок выглядел довольно потрепанным, и не случайно: на нем Казимир, еще будучи сталкером, нарисовал карту их мира. Это была схема-путеводитель Московского метрополитена. Очень похожая на те, которые печатали когда-то в другой жизни на оборотной стороне рекламных проспектов или вешали в вагонах электропоездов. Только карта эта отражала реальную действительность их новой эры. Там были отмечены станции Ганзы, к которым относилась и Тульская. Красная линия коммунистических станций. Полис и Четвертый рейх, где окопались неофашисты. Значились обвалы, затопления, различные угрозы. Белые пятна, которые предстояло исследовать. Периодически Казимир вносил туда коррективы, когда где-то менялась власть или жилая станция становилась вымершей, как это случилось, например, давным-давно с Тимирязевской, опустошенной лавиной крыс. Напротив Тимирязевской, правда, у Казимира стоял вопросительный знак, потому что о ней ходили разные слухи… Поговаривали, что у сожранной крысами станции появились новые обитатели.
Многие и очень многие желали иметь такую карту, где во всех подробностях было видно, что ждет их на той или иной станции, в том или ином тоннеле. К Казимиру порой приходили делегации от различных группировок, диггеров, охотников и сталкеров. Он продавал копии своей карты, тем и жил. Благо в среде сталкеров и охотников у него был большой авторитет, что позволяло старику своевременно узнавать от них о тех или иных изменениях в геополитике подземного мира или возникающих угрозах. И конечно, вносить поправки.
— Вот посмотри, — сказал он деловито, развернув карту. — Мы вообще когда последний раз Нагатинскую проверяли? Глухой кордон стоит, и все. А что, если она опять населена?
— Это кем? — Сергей скептически усмехнулся. — Кто ее мог заселить? Разве не через нас они должны были туда пройти?
— Не обязательно. Могли с Автозаводской, через Каширскую, Варшавскую, Нахимовский проспект.
— Ну вряд ли… С Автозаводской, вот тут, пути на поверхность выходят. — Сергей ткнул пальцем в карту.
— И что? Неужто невозможно пройти этот участок?
— А смысл? Не проще через нас? Мы же не красные, договориться можно.
— А если причины были?
— Да какие там причины? — отмахнулся Бум.
— Ну хорошо, упрямый ты наш. Откуда тогда детский плач?
— Да черт его знает. Мало ли откуда. Я вот давеча видел, как скелет в костюме и шлеме встал и пошел.
Казимир засмеялся.
— Это глюки, Серег. В полнолуние бывает.
— Но я же видел.
— Глюки, на то они и глюки…
— Ай, ладно! — Бум досадливо махнул рукой. — Давай схаваем чего-нибудь, а? На пустой желудок трындеть как-то не с руки. А за едой разговор самый тот.
Казимир снова засмеялся. На сей раз тихо и по-доброму.
— Хорошо, Сережа. Пойдем ко мне, покормлю. И чаем напою, кстати.
— Чаем? — удивился Маломальский.
— Именно. Вчера челноки приходили, чай с ВДНХ приволокли.
— Ого! Не ближний свет. Дорогое удовольствие. Неужто и вправду угостишь?
— А когда я для тебя чего жалел? — с укором в голосе покачал головой старик. — К тому же мои карты пока еще кое-чего стоят. Особливо для барыг этих, челноков. — И он, развернувшись, принялся крутить колеса своего кресла, двигаясь на выход.
* * *
Палатка Казимира была рядом. На нейтральной полосе был сооружен столик, за которым в праздный день они любили посидеть за чарочкой или просто трапезничать вместе, наблюдая за жизнью на станции и ведя беседы. Сергей любил и уважал этого старика, и не было для него ничего теплее таких вот посиделок в промежутках между путешествиями по метро и выходами на поверхность.
Маломальский выволок свой рюкзак, чтобы Казимир между делом мог осмотреть его трофеи. А отражали трофеи Бумажника его извечную страсть к книгам и чтению. Маломальский был одним из немногих сталкеров, которые охотились исключительно за печатным словом, за бумагой, за что и прозвище свое получил — ничего общего с кошельком его оно не имело. Оружие, одежду, посуду и прочее бытовое барахло он захватывал лишь попутно. Обычно сталкеры искали книги по контракту с Полисом — тамошняя администрация хорошо за них платила. Но Сергей Маломальский добывал книги прежде всего для себя.
Сейчас он, вальяжно развалясь на скрипучем стуле, неторопливо жевал какие-то корнеплоды и попивал горячий отвар из той выращенной на ВДНХ дряни, что так ценилась во всем метро. То и дело кто-то из прохожих бросал на сталкера заинтересованный взгляд, махал рукой. Некоторые, похоже, вообще приперлись исключительно чтобы лично убедиться в его возвращении. Сергей учтиво кивал и ласково улыбался им. Казимир, как это обычно бывало, с интересом рылся у него в рюкзаке.
— Ты и мыло добыл? Вот это молодец!
— Возьми себе два куска.
— Да ну, брось ты.
— Возьми, возьми. Специально для тебя и тащил. А вообще все забери. Сопрут ведь, пока меня не будет.
— А ты куда собрался? — Старик поднял на него свои неправдоподобно светлые глаза.
— В Полис пойду, книги понесу на продажу. Поиздержался я в свой последний выход. Парочку оставлю себе почитать, а остальное сдам.
