Сразу дюжина страшил двинулась по проходам вниз, и одновременно в дверь, через которую я проник сюда, влился поток крыс.
Увидев, что в зале три двери — две внизу, по сторонам от экрана, и третья вверху, слева от последнего ряда, — я бросился ко второму выходу. Заперто! Я обернулся. Визг, писк, топот лап… Крысы затопили уже треть зала; зомби спускались, и вот первый из них вступил в поток грызунов — сразу несколько крыс, подскочив, вцепились зубами в его икры и колени.
К тому времени я достал из сумки артефакт под названием «грави» и мясистую, влажную лозу волчьего зева, растения редкого и необычного. Обмотал ее вокруг сплюснутого комка, состоящего из остатков растений, земли, корней и коры — все это будто срослось под действием чудовищной гравитации, превратилось в сплошную стеклянистую массу.
Потому-то меня и называют Химиком, хотя, пожалуй, больше подошла бы кличка Алхимик. Я чувствую артефакты и могу сделать с ними такое, на что не способен никто. Как только лоза крест-накрест сдавила «грави», тот стремительно нагрелся в моей руке. Еще немного — и прожгло бы кожу, но я уже швырнул артефакт вперед.
«Бомба» упала примерно на середине площадки, которая разделяла экран и первый ряд. По опыту зная, что произойдет, я вцепился в массивную ручку двери. После удара о пол — первая вспышка: прозрачный фонтан бьет в потолок, и все вокруг содрогается, извиваясь. Я повис, держась обеими руками, параллельно полу; когда вспышка погасла, упал, но тут же вскочил и побежал вдоль стены вверх, мимо неповоротливых зомби.
А внизу образовалось то, что я называл гравитационной воронкой — хотя природу явления толком не понимал. Пол сломался, часть зала вместе с сиденьями провалилась, фундамент под кинотеатром просел с низким тяжелым скрипом. Я бежал не оборачиваясь, не видя, что там происходит, но примерно представляя. Третья дверь оказалась не заперта, за нею — короткий коридорчик и тускло освещенная будка киномеханика. Возле аппарата на корточках стоял древний, заросший пыльной паутиной зомби и тоскливо стонал, то и дело ударяя кулаками о пол. Вокруг валялись покореженные круглые железные коробки, растерзанные кинопленки — будто он пытался зарядить хоть одну из них в киноаппарат и, не в силах сделать это мягкими гнилыми пальцами, стал крушить, давить в ярости…
Пол содрогался: артефакт еще работал, кинотеатр опускался, нижняя часть зала сжималась гармошкой, расплющивая крыс и зомби. Зловещий киномеханик не обращал внимания на происходящее, он стенал и выл, широко разевая беззубый черный рот. «Грави» — штука не слишком мощная, даже когда входит в реакцию с волчьей лозой, но здание было совсем старым — того и гляди вся постройка сложится карточным домиком. Поэтому я, даже не успев кинуть взгляд сквозь квадратное окошко, в которое был нацелен киноаппарат, выскочил наружу и метнулся к двери на другом конце коридора.
И вовремя: та часть крыс, которая сумела избежать гравитационной воронки, была уже совсем близко.
За коридором оказалась короткая темная лестница, после еще одна дверь — и наконец я вновь очутился на открытом пространстве. Позади кинотеатра был крутой земляной склон и тропинка, вьющаяся между деревьев. Дальше тянулись улицы. Грузовик остался на другой стороне кинотеатра, а где Никита — неизвестно. Размышлять об этом не было времени, многоголосый писк, глухой лай и топот лап наполняли все вокруг: действие «грави» как раз должно было прекратиться, звери, скорее всего, заполнили кинотеатр и вскоре будут здесь.
Я побежал по дорожке, крепко сжимая автомат. Достигнув конца склона, где начинались первые дома, оглянулся — и увидел, как сплошной вал грызунов переваливает через вершину, катится вниз все быстрее, быстрее… Уродливые твари! Чувствуя, что паника вновь охватывает меня, пытаясь сопротивляться ей, помчался по улице, вылетел на узкий бульвар и тут был вынужден остановиться: навстречу неслась стая кабанов. Я полоснул их короткой очередью, оглянулся и бросился в сторону, влетел в распахнутую калитку — справа бурьян, слева дом с раскрытыми дверями, впереди крысы… Пришлось нырять в двери, на ходу перезаряжая оружие.
Миновав прихожую и коридор, я остановился. С подозрением посмотрел через плечо, повернулся из стороны в сторону — никого. Что такое? Почему они следом не… Огляделся вновь, водя стволом из стороны в сторону, готовый открыть огонь при малейшей опасности. Обычная кухня: плита, рядом газовый баллон стоит; дальше комната с облезлым диваном и старыми коврами, даже с телевизором черно-белым на тумбочке. В стене проем, занавешен тюлем. За ним, наверное, вторая комната. Прохладно, тихо и сумеречно. И спокойно вполне.
Я медленно пересек помещение, не опуская автомат. Возле телевизора — большого, с треснувшим кинескопом, над которым была пластиковая панелька с надписью «ГОРИЗОНТ», — стволом отвел занавес, заглянув во вторую комнату, вошел туда. Здесь уже совсем темно было, во всяком случае, мне так казалось, пока глаза не привыкли к освещению. На окнах занавески, а снаружи высокие лопухи шелестят, поэтому дневной свет внутрь почти не проникал.
Под стеной стояла кровать, под другой, между окнами, — книжный шкаф. Везде ковры. Давным-давно, еще во времена СССР, это круто считалось — ковры. Не всякий достать мог, да и стоили они, поэтому признаком зажиточности были. Вот ими стены и увешивали, а на пол класть не все решались, жалко ведь дефицит топтать.
Я чуть не подскочил, когда до меня дошло, что на кровати под одеялом кто-то лежит. Вскинул автомат, но стрелять не стал: он не шевелился.
Негромко позвал:
— Эй, ты!
Тишина. Я сделал осторожный шаг, потом второй, третий. Встав рядом, стволом приподнял одеяло, отбросил и сразу вскинул автомат.
Там лежал пацан лет пятнадцати с виду. В спортивных штанах, футболке и брезентовой курточке поверх нее. Голова на подушке, ладонь под щеку подсунута. Светлые вьющиеся волосы, тонкие, почти девичьи черты лица.
— Эй! — повторил я.
Нет, он не спал, это был труп. Хотя я не ощущал запаха разложения. И вроде повреждений никаких… Стволом я приподнял полу куртки, опустил. Ткнул его в грудь, в живот. Твердый, будто каменный. Он что, мумифицировался тут каким-то образом? Или это вроде комы и пацан жив на самом деле? Я наклонился, перевернув оружие, осторожно постучал прикладом по его лбу. Сейчас, когда сердце перестало колотиться и дыхание успокоилось, я уже слышал шум, доносящийся с улицы, приглушенный треск и мягкий топот тысяч лапок по земле. Нельзя в доме надолго оставаться, этот островок спокойствия в любую минуту захлестнет кипящее море зверья, разлившееся по Чернобылю…
На запястье вытянутой вдоль тела руки поблескивал ПДА. Увидев его, я выпрямился, пошевелил плечами. Мой компьютер, по которому можно было определить месторасположение Никиты, остался в рюкзаке, а рюкзак… нет рюкзака! Я даже не помнил, когда скидывал с плеча его лямки. Когда от башни бежал? Или уже в грузовике, чтоб не мешал, ведь сидеть в водительском кресле да еще и править бешено мчащейся машиной с рюкзаком на спине очень уж неудобно. А может, позже, в кинотеатре? Да нет, ведь перед этим прокатился под грузовиком, как бы я там катался с объемистой ношей на спине? Так или иначе, избавился я от рюкзака совершенно машинально, и на сознательном уровне событие в памяти не отложилось.
