— Ну, как думаете, кто кокнул малышку?
***
Остановив машину, Гловер медленно потянулся к замку зажигания, повернул ключ, глуша двигатель.
Высотка, в которой жил Кинби, темной громадой возвышалась на другой стороне улицы. Надо было выйти, проверить, как расставлены люди.
Нужно было хотя бы поднести к губам рацию и предупредить своих о прибытии. Не было сил. Совсем.
Сержант сидел, откинувшись на спинку сиденья, и от всей души жалел, что не ушел в отставку лет на десять пораньше. А ведь была такая возможность.
Сейчас он жил бы в небольшом чистеньком доме на окраине Города, и знать не знал о Марте Марино, которую помнил еще новобранцем.
И не пришлось бы ему стоять над ее телом, следя, как бы не вляпаться в лужу крови.
Он бы спокойно спал, и утром, прочитав об этом кошмаре в газетах, осуждающе покачал головой.
В стекло со стороны пассажирского сиденья аккуратно постучали. Вздрогнув, Гловер повернулся. На него вопросительно смотрел Кинби.
Нагнувшись, сержант протянул руку, чтобы открыть дверь. Ему казалось, что секунды растянулись, превратились в длинные клейкие волокна, каждое мгновение не хотело заканчиваться, пальцы никак не могли коснуться рычага, открывающего дверь, все никак не чувствовали холода металла.
Наконец, замок щелкнул, Кинби скользнул на сиденье.
— Чем обязан, — спросил он, глядя на Гловера.
— Марта погибла, — выпалил сержант и замолчал.
Казалось, из машины выкачали воздух. Из города выкачали воздух. Каждой клеткой кожи Гловер ощущал растущую пустоту.
— Когда? Как? — мертво спросил Кинби, и Гловер понял, что сейчас расплачется от счастья.
Кинби заговорил, значит можно отвечать, произносить слова, рассказывать, делать хоть какие-то нормальные, обычные вещи, чтобы прогнать пустоту.
И Гловер принялся лихорадочно забивать ее словами. Он глядел перед собой, положив руки на руль, и старался припомнить малейшие крупицы информации, которые могли хоть как-то помочь Кинби.
Лишь бы не видеть каменно неподвижную фигуру на пассажирском сиденье.
Дослушав, Кинби сказал:
— Мне нужны сутки. Может быть, двое. Сейчас, прошу, сними пост, я хочу подняться в квартиру.
И вышел, аккуратно закрыв дверь.
Гловер поднес к губам рацию, обнаружил что, руки трясутся.
Онемевшими губами произнес:
— Сворачиваемся. До семи утра к объекту не приближаться.
Завел машину и уехал.
***
Больше всего Кинби хотелось почувствовать хоть что-нибудь.
Он сидел и ясно представлял, как поднимается внутри волна отчаянья, как перехватывает горло, как он сгибается и старается протолкнуть внутрь хоть немного воздуха. Он представлял, как нарастает тугой комок горя, он распрямляется и кричит, кричит, кричит.
Как раз за разом он обрушивает кулаки на мраморную столешницу, выворачивает тяжелые двери шкафа-купе, срывает вешалки, в клочья рвет костюмы, раздирает спинку ротангового кресла…
Он не чувствовал ничего.
Совсем.
Неподвижно сидел на краю постели, положив ладони на колени, неестественно выпрямив спину, и смотрел в одну точку.
В голове крутились слова Гловера:
— Марта погибла…
— Марта погибла…
Фраза звучала снова и снова, заполняя собой все вокруг. Кинби моргнул раз, другой, пытаясь отогнать непрошенные звуки в голове, мешавшие сосредоточиться, увидеть Марту, представить ее глаза, вечно растрепанные волосы, нетерпеливое похлопывание по карманам в поисках зажигалки — она никогда не могла ее найти с первого раза. И пачки у нее вечно валялись по карманам смятые, Кинби постоянно подшучивал, что курит она, как пьяный бродяга, а Марта смеялась и прижималась к нему — теплая, живая, дивно пахнущая, смотрела темными глазами и облизывала губы.
Марта погибла.
Неловко встав, Кинби разделся, прошел в ванную, долго стоял под душем. Вытерся, аккуратно повесил полотенце, прошел в комнату и принялся раздвигать двери шкафов.
На кровать легли черный костюм в тончайшую полоску и светло-серая сорочка.
Это он возьмет с собой, решил Кинби.
Натянул тонкий черный джемпер с высоким горлом, свободные брюки с накладными карманами, спортивную куртку, зашнуровал тупоносые ботинки на рубчатой платформе из толстой пористой резины.
Сдвинул в сторону ряд костюмов и надавил на заднюю стенку шкафа.
Затрещав, фанерное полотнище ушло в незаметный боковой паз. Щелкнув выключателем, Кинби осмотрел спрятанный за фальшивой стенкой стенд с оружием и нехорошо ухмыльнулся.
***
Юринэ снова и снова драила полы маленькой квартирки, выливала в ванну флаконы средства для чистки и терла ее, пока пена не начинала переваливаться через белоснежные края. Но тяжелый лекарственный запах пропитал все ее существо и не желал выветриваться.
Запах этот ударил ей в ноздри, когда она пришла в себя и обнаружила, что лежит в ярко освещенном зале, а над ней склонились хмурые женщины в белых, закрывающих нижнюю половину лица, масках.
Юринэ сделала судорожный вдох и упала в непроглядную черноту.
Снова пришла в себя уже в палате.
Она лежала и, снова и снова, чувствовала тяжелый удар в плечо, онемение, разливающееся по телу и жуткий страх — все кончено, сейчас она закроет глаза и навсегда перестанет быть. И желание, с которым все труднее бороться — лечь и закрыть глаза. Темнота по ту сторону жизни казалась такой манящей, казалось так просто сделать шаг…
Милосердные Сестры сотворили очередное, щедро оплаченное деньгами Кинби, чудо, и уже на следующий день Юринэ отвезла домой молчаливая женщина, проводившая ее до квартиры и проследившая, чтобы молоденький храт из службы доставки забил ее холодильник свежими овощами, мясом и соками, а аптечку — лекарствами и травяными сборами.
Юринэ с хрустом вгрызлась в брызнувший соком яблочный бок и расплакалась.
Кинби не появлялся, пару раз Юринэ пыталась с ним связаться, звонила и Марте, но та отвечала невпопад и выглядела совершенно замотанной.
Иногда она думала что, надо бы дойти до конторы, разобрать документы, прибраться, но каждый раз ее охватывал страх, снова начинало болеть плечо, и она забиралась с ногами на диван.
Она стала бояться Города.
Истошный ночной звонок сорвал Юринэ с кровати. Покрывшись липким потом, она смотрела на входную дверь. Новый звонок.
Облизав пересохшие губы, она заставила себя подняться на ноги, шагнула к двери, уговаривая себя, что убить ее можно было и не звоня в дверь.
На лестничной площадке стоял Кинби.
