многие из них доверились мне лишь потому, что им особо нечего терять… но разве это не начало прекрасной дружбы?
Впрочем, некоторые всё ещё смотрели на меня волками; я вновь поймал на себе взгляд Аннабель.
— С чего нам знать, что это не очередные пустые слова? — заметив, что я гляжу прямо на неё, она решилась заговорить.
— С того, что я не бросаю своих слов на ветер, — усмехнулся я. — Я обещал вам всем награду за помощь в Драконьей Школе? Ну, это она. Я предлагаю вам не что-то абстрактное и когда-то потом. Я предлагаю вам стать частью клана Распутиных, моего клана — здесь и сейчас. Присоединяйтесь, и вместе мы будем силой, с которой придётся считаться всем козлам этого города и…
— Хватит! — рявкнул Михаил. — Йошида. Может быть, в чём-то ты и прав, может, ты сильнее, чем я думал. Но не перегибай палку. Не тебе решать, кто станет частью моего клана, и мне уж точно не нужен этот уличный сброд.
— А у тебя есть выбор? — сладко улыбнулся я, обходя толпу и приближаясь к нему с другой стороны.
Толпа распахнула глаза. Не застав начало нашего разговора, она, конечно, уже понимала, что происходит что-то экстраординарное — но всё же не ожидала такого.
— Впрочем, — продолжил я, останавливаясь прямо напротив Михаила и убирая с лица улыбку, — выбор у тебя всё-таки есть. Из двух вариант.
Михаил молчал; по глазам можно было понять, какая нешуточная борьба сейчас происходит внутри его головы. Эмоции кипели, ярость и уязвлённое самолюбие призывали немедленно поставить меня на место, утвердить свой пошатнувшийся авторитет… но всё-таки, при всех недостатках, Михаил пробыл в роли главы клана не одно десятилетие, и дураком не был. Разум унимал эмоции, заставляя его и дальше слушать меня.
— Вариант первый, — сообщил я, — это довериться мне. Что будет в этом случае? Клан устоит, кто бы ни пошёл против него. Ты останешься номинальным главой, а я… буду заниматься тем, чем занимаюсь, без помех и ограничений. Предложение щедрое, особенно учитывая, насколько сильно ты утратил контроль над всем и вся.
Он молча кивнул — еле заметно, но всё-таки.
— А второй, — продолжал я, — это попытаться мне противостоять. Начать можно прямо сейчас — кругом ведь твои люди, и они пока ещё слушаются тебя. Проблема только в том, что я сильнее, чем все твои люди вместе взятые.
— Ты… — медленно выдохнул Михаил, — слишком громко заявляешь о себе, Йошида. Насколько ты уверен в своих словах?
— А насколько ты хочешь это проверить? — отозвался я в ответ.
Молчание.
Так я и думал.
— Словом, — кивнул я, — если ты попытаешься пойти против меня, то отправишься в лагерь неудачников, оставшихся не у дел. Туда, где уже находятся, например, они, — я указал на оцепеневших Наину и Дмитрия.
Гробовая тишина оставалась такой же безмолвной, но взгляды, мысли, эмоции тех, кто находился здесь… всё это было почти ощутимым материально. Изумлённый взгляд Аннабель, холодное удовлетворение Данко, панический испуг Дмитрия…
— Задумайся ещё раз о том, что происходило за эти двое суток, — заключил я, глядя на слегка потерянное лицо Михаила. — Вспомни всё, что я сделал. И подумай, с кем ты хочешь быть — со мной или против меня?
Михаил молчал. Да уж, на осмысление такого нужно время.
— В первом случае, — я пожал плечами, чуть расслабляясь, — все твои враги падут за день. Во втором… ты падёшь вместе с ним за два дня. Решать тебе.
Довольно улыбнувшись, я наблюдал за лицом отца.
Оттенок медленно перетекал из алого в бледно-розовый… примерно как наступающий рассвет.
* * *
Пальцы нетерпеливо барабанили по дорогой столешнице.
— Она снова опаздывает? — возмутился дон Леонардо Кобретти, глава итальянской мафии, в настоящий момент больше походящий на юного воришку, похитителя девичьих сердец, только начинающего свой путь по мафиозной карьерной лестнице.
Собравшиеся молчали; нетерпеливость Леонардо было понятно каждому, но всё-таки они все знали друг друга достаточно давно, чтобы что-то говорить.
На стене тикали часы — механические и очень дорогие; утреннее солнце мягко пробивалось из-за штор, за окном было абсолютно тихо, не считая прибоя и криков чаек. Небольшой частный островок у берегов Испании был совершенно безлюден, если не считать самих собравшихся и работающего на них персонала.
— Раньше мне казалось, что ей попросту тяжело передвигать ноги, — нервно хмыкнул Кобретти снова, косясь на молчаливых соседей, — в таком-то возрасте. Но уж теперь-то, казалось бы, в чём может быть проблема?
Некоторые из сидящих переглянулись. Да уж, дон Лео всегда был мастером неловких шуток, а сегодня, видимо, и вовсе перевозбуждён от случившегося.
Впрочем, дверь распахнулась раньше, чем неловкая ситуация успела перерасти в уж слишком неловкую.
— Её Величество не опаздывает, мальчики и девочки, — Глория Виндзор легко взмахнула рукой с тёмными очками в ней и филигранно упала на своё место за круглым столом. — Это просто вы все явились раньше времени.
…теперь, казалось, замерли в поражённом молчании даже чайки за окном.
Все находящиеся в этом зале выглядели сейчас лучше, чем когда-либо. Молодость, даже юность, буквально плещущая через край — плюс самые дорогие наряды и самые стильные украшения; казалось, здесь собрались молодые боги, сошедшие с Олимпа и обретшие современный облик.
Но Глория… похоже, она давала фору им всем. Собравшиеся знали её много лет, и знали, сколько лет этой женщине, которая была старше почти вдвое большинства из них. Но теперь… они ведь никогда не видели её такой. Молодой. Прекрасной. Божественной даже по меркам богов.
— Кха… кха, — Джейсон Клотт, один из лидеров республиканской партии США, медленно помотал головой, приходя в себя. — Итак… мы все здесь? Верно, все.
Он привычным жестом запустил ладонь в шевелюру, превращая причёску в воронье гнездо; впрочем, сегодня его не портило даже это — лишь придавало облику вид озорного школяра, опоздавшего на занятия.
— А раз все, — закончил он свою мысль уже увереннее, — можно начинать.
Сидящие в зале закивали, отмирая. В конце концов, да, они собрались здесь ради дела, и каждому не терпелось закончить и перейти к другим занятиям — куда более приятным; одной ночи определённо было мало, чтобы утолить их аппетиты.
— Как мы все убедились, — продолжал Клотт, — в силе хозяина сомневаться не приходится. Ещё вчера днём каждый из нас был старым, больным и отчаявшимся, и никакая власть, никакие деньги не могли исправить этого положения. И вот взгляните на нас сегодня — мы свежи и хороши, как в прежние деньеи.
Он улыбнулся; другие
