радостно смеяться и хлопать в ладоши.
Тем временем медведь, убедившись, что ему достаточно уделили уважения, вновь вернулся ко мне.
— А ты, Алексей Александрович, землю свою береги, — назидательно произнёс медведь. — Это очень важная земля и ценная. В обиду её не давай. Жену себе найди хорошую и роди хорошее потомство. А уж я попробую сделать так, чтобы твой батюшка исправил свою ошибку. Негоже разбрасываться сыновьями, которые должны укреплять род.
Я мало что понял, но пафоса в словах хватало.
— А что же тогда должны делать дочери? — любопытно спросила Полина.
— Как что? Заниматься экспансией и захватывать чужих сыновей, — вдруг совсем по-человечьи хохотнул медведь.
Мысль его была мне не ясна, но отчего-то повеселила. Видимо, веселье зверя передалось и мне. Да и Полина со Светой улыбнулись.
Кстати, а где Лилит? Мне стало интересно, как медведь отреагирует на эту полудемоницу. А то он так про продолжение рода говорит, глядишь, что-то и про эту красавицу расскажет. Может, в каких-то людях я и разбираюсь, но не во всех. И часто на этом обжигался.
А тем временем медведь продолжил, будто мысли мои прочитал.
— За окружением своим следи, — вновь назидательно произнёс он. — Смотри, чтобы рядом с тобой не было вредителей и врагов.
— И о ком это ты? — решил уточнить я.
— Души ты с собой неправедные таскаешь, носишь их на себе, будто ярмо. Или как тяжёлый камень на плечах. Сбросил бы, а ещё лучше спрятал бы подальше, чтобы никому больше такая ноша не досталась.
Так, любопытно. Кажется, Лилит говорила о чём-то подобном.
— И что это за ярмо? — спросил я.
— Откуда ж я знаю, что ты там себе набрал? Смотри, что с собой носишь, оценивай. Да поаккуратнее с чужими сокровищами. Злыми они могут оказаться.
Это, видимо, он намекает на логово портальщика и то, что я оттуда вытащил. Может, Лилит хитрила и на самом деле не снимала проклятия с сокровищ портальщика, а лишь заглушала их? Или ещё в чём-то дело.
И тут до меня дошло. Филактерия! Та самая закрытая филактерия, которая содержала в себе чей-то злой дух, но при этом не имела выхода. А я ведь, кажется, до сих пор её с собой ношу. Я же в последнее время просто скидывал всё в пространственный карман, думая, что разберу содержимое, когда представится возможность.
Не долго думая, я тут же вывернул всё содержимое пространственного хранилища наружу. Там был и саквояж с камнями души, моя нагамаки, ключ-портал и еще много чего. На куче барахла улеглась запечатанная филактерия, у которой не было горлышка. Она, будто боясь повредиться, улеглась сверху.
Я поглядел на медведя.
— Чувствуешь ли ты в этих вещах что-то угрожающее мне?
Медведь, явно удивившийся такому моему ходу, потянул носом воздух.
— Да почти все эти вещи тебе угрожают, и каждая из этих вещей может тебя погубить.
Так, неудачно задал вопрос.
— Ладно, а что, из этих вещей активно пытается мне навредить прямо сейчас? — я в принципе так и знал ответ, но хотелось услышать ответ от эксперта.
— Все вещи в той или иной степени пытаются тебя развратить, сбить с толку и погубить, — снова ответил медведь.
Да что же это…
— Ладно, а вот эта филактерия, что ты про неё скажешь? — указал я на небольшую капсулу.
— Там хранится очень древняя и несчастная душа. Эта древняя злая душа очень сильно покалечена. И она хочет зла не только тебе. Она хочет зла всему живому. И разрушать эту филактерию нельзя, потому что тогда ты выпустишь очень злой дух на перерождение в этом мире. Лучше бы её куда-нибудь подальше упрятать. Уничтожить душу ты не сможешь, да и никто не сможет. А в этом мире ей делать нечего. Ты бы унёс её туда, где нашёл, и оставил там.
Да уж. Кстати, а вообще зачем я её взял с собой? Чего я собирался с ней делать? Мне души в принципе вообще не нужны, по крайней мере, не были нужны в тот момент. А злая душа неизвестного монстра или мага — уж не было ли это первым воздействием филактерии на меня и на моё сознание?
— А ты можешь понять, кому принадлежала эта душа? — спросил я.
— Зачем тебе это? — спросил медведь.
— Да так, чисто ради интереса.
Медведь задумался.
— Эта душа принадлежала хранителю далёкого мира, — наконец ответил тотем. — И этот хранитель давно позабыл своё предназначение. Всё, что было в нём хорошего, стало злым. Желание защитить переросло в желание уничтожать. Это безумный дух, и лучше будет ему сгинуть в безвестности. Если ты найдёшь мёртвый или пустой мир, оставь душу там, там ей самое место. По крайней мере, всё хорошее в этой душе умерло, а значит, лучшее место для неё — мёртвое место.
— Почему мёртвое место? — спросил я.
— Мёртвые места лечат, — вдруг ответил медведь. — Ведь некоторые раны можно залечить, лишь отрезав конечность. А этому бедолаге и вовсе нужно умереть окончательно, чтобы получить шанс воскреснуть вновь нормальным. Мёртвые миры часто перерождаются, намного чаще, чем нам кажется. Смертные или долгоживущие видят только промежуточные этапы и грустят. Но грустить там не о чем. У других миров всегда есть шанс снова расцвести. Жизненная энергия оттуда никуда не девается. Ей просто нужно время, чтобы снова занять свои места. И как бы твари хаоса не пытались, они никогда не смогут изжить мир и порядок из вселенной. И рано или поздно, хаос проиграет вовсе. По крайней мере, я в это верю.
Пока медведь говорил, всё моё внимание было приковано к нему. У него был гипнотический голос. Глаз от него не мог оторвать. Как только он закончил, я снова перевёл глаза на филактерию и едва не отшатнулся.
Над ней поднялось чёрное облачко. Сначала я его увидел, а потом почувствовал. От него исходила очень чёрная, злая энергия. Настолько злая, что даже мне стало не по себе. Облачко начало обретать какую-то форму, и совсем не человеческую. Скорее, это было похоже на краба с непропорционально огромными клешнями. А ещё у этого краба была клыкастая челюсть хищника. Как интересно.
Медведь тоже повернул лобастую голову в сторону сформировавшегося существа. И такой грустью повеяло от этого зверя. Затем он снова поглядел на меня.
— Я чувствую в тебе великую
