Алек, прищурившись, окинул взглядом огромную черную тушу на снегу. Над китом вились тысячи птиц.
— Но все же дарвинисты хотят поднять корабль в воздух. Значит, они что-то задумали.
— За этим я сюда и пришел, — проворчал граф. — Они собираются подняться в воздух и дальше лететь по ветру, как на обычном воздушном шаре. Восточный ветер отнесет их прямиком во Францию. Это может сработать, конечно, если попутный ветер подует раньше, чем сюда явятся германцы.
Алек в отчаянии взглянул на штурмовик. Может, дарвинисты все-таки попробуют поставить его на ноги? Хотя, если они не в состоянии даже управлять своим летающим китом…
Фольгер подошел ближе. Теперь он выглядел опустошенным.
— Вам предстоит принять трудное решение, Алек. Вы собираетесь сдаться в плен?
— В плен? — изумленно повторил принц. — Но германцы сразу же меня вздернут!
— Нет, в плен к дарвинистам. Расскажите им честно, кто вы, и я уверен — они заберут вас с собой. Вы окажетесь под стражей, зато в безопасности. Возможно, дарвинисты выиграют войну. Тогда, если будете послушным, усадят вас на трон Австро-Венгрии. Конечно, вы станете марионеткой в их руках, но в Европе снова воцарится мир, а вы обретете то, что положено вам по праву рождения.
Алек невольно попятился. Верно ли он понял? Фольгер не мог такое предложить! Его тайна все еще не была раскрыта. Кто вообще мог предположить, что пятнадцатилетний принц полезет сражаться в первых рядах? Но сдаться добровольно?!
Его запомнят как предателя — навсегда!
— Должен быть и другой вариант, — сказал он.
— Да, конечно. Вы остаетесь здесь и сражаетесь вместе с нами, когда придут германцы. И погибаете в бою, как и все мы.
Алек завертел головой. Рассуждать, как граф, просто бессмысленно! Всегда можно придумать какой-нибудь план, стратегию, чтобы подчинить обстоятельства своей воле. Сдаваться нельзя!
— У вас еще есть время подумать, — сказал граф. — Германцы явятся не раньше завтрашнего дня. Сдайтесь — и проживете долгую жизнь.
Алека передернуло.
— Но больше никаких советов вы от меня не услышите, — закончил граф, развернулся и пошел прочь.
Алек глубоко вздохнул и постучал в дверь. Дилан открыл ее и нахмурился.
— Выглядишь просто ужасно.
— Я пришел поговорить с доктором Барлоу, — сказал Алек.
Мичман распахнул дверь машинного отделения:
— Доктор скоро придет, но имей в виду, она в плохом настроении.
— Я уже знаю, что у вас проблемы с двигателем, — сказал Алек.
Он решил не скрывать, что граф Фольгер шпионил за ними. План спасения, который он задумал, строился на обоюдном доверии.
Дилан кивнул в сторону ящика с загадочными яйцами.
— И как будто мало проблем с двигателями, этот чертов идиот Ньюкирк не уследил прошлой ночью за температурой. Но, по мнению доктора Барлоу, виноват все равно я.
Алек заглянул в ящик — там осталось только три яйца.
— Скверно.
— Все равно миссия уже провалилась.
Дилан достал термометр из ящика и проверил температуру.
— Нам сильно повезет, если без двигателей мы доберемся хотя бы до Франции.
— Об этом-то я и пришел поговорить. Наш шагоход тоже вышел из строя.
— Вы уверены?
Дилан широким жестом обвел загромождающие машинное отделение ящики.
— Мы можем дать любые запчасти. Для нас они все равно уже бесполезны.
— Боюсь, запчастями не обойтись, — сказал Алек. — Мы не можем поставить шагоход на ноги.
— Вот они, ваши машины! — воскликнул Дилан. — Разве я тебе не говорил? Никогда не видел животного, которое не могло бы само перевернуться со спины на брюхо. Если не считать черепах и одного из котов моей тетушки.
Алек поднял бровь.
— Уверен, кот твоей тетушки не пережил бы прямое попадание авиабомбы.
— Не факт. Слой жира защитил бы его. Вдруг глаза Дилана вспыхнули.
— А почему бы вам не полететь с нами?
— В том-то и дело, — сказал Алек, — я готов, но мои люди против. Они не хотят попасть в плен к французам. Вот если мы незаметно улизнем, когда вы приземлитесь, тогда…
Может быть, тогда ему удастся уговорить свой экипаж спастись и граф Фольгер вернет принцу хотя бы частицу утраченного уважения.
Дилан кивнул.
— Без двигателей мы все равно приземлимся, где удастся. Сомневаюсь, что нас будет встречать почетный караул. Знаешь, полет по ветру на воздушном ките — опасное занятие. Может случиться все, что угодно.
— Каковы шансы? Дилан пожал плечами.
— Все не так плохо. Однажды я пролетел на медузе через половину Англии, причем совершенно один.
— Правда? — спросил Алек с легкой завистью.
Похоже, жизнь Дилана состояла из сплошных приключений. На миг Алеку захотелось забыть о своем происхождении и стать таким же, как мичман, — обычным солдатом без земли и титула.
— Это случилось в мой первый день в воздушном флоте, — начал Дилан. — На Лондон обрушился необычный шторм, наверное, самый сильный за последнее столетие. Ветер срывал крыши и поднимал в воздух целые дома, в том числе…
Дверь внезапно распахнулась, и в машинное отделение ворвалась доктор Барлоу, свирепо комкая в руке свернутую карту.
— Капитан — глупец! — заявила она. — Корабль полон идиотов!
Дилан отдал ей честь.
— Но яйца горячие, как тосты, мэм.
— Что ж, это радует, хотя в данных обстоятельствах совершенно бессмысленно. Он собирается возвращаться во Францию!
Доктор Барлоу рассеянно подняла взгляд.
— А, это вы, Алек. Надеюсь, что ваша шагающая машина в лучшей форме, чем этот несчастный корабль.
Алек поклонился.
— Боюсь, что нет, доктор. Мастер Клопп говорит, что мы не сможем поставить ее на ноги.
— Неужели все так плохо?
— Увы. На самом деле я пришел спросить, не возьмете ли вы нас с собой.
Алек уперся взглядом в носки своих ботинок.
— Если, конечно, ваши технические возможности позволяют взять добавочный вес пяти человек.
Доктор Барлоу начала постукивать свернутой картой по ладони.
— У нас больше нет проблемы с перевесом. Запасы пищи на исходе, в том числе и ваши — мы все скормили животным.
Она выглянула в иллюминатор и добавила:
— И наша команда сильно поредела.
Алек кивнул. Он видел тела погибших летчиков и людей, копающих могилы в твердом, как камень, снегу.
— Но ведь Франция не нейтральная территория, — сказала леди. — Вас захватят как военнопленных.
— На этот счет у меня есть просьба. Алек глубоко вздохнул.
— Дилан сказал, что вы приземлитесь в какой-то случайной точке. Тогда мы тихо уйдем.
