Потом пришла боль, разрывающая личность подобно тому, как ослепительная молния разрывает небо, и больше он не помнил себя.
О том, что произошло с ним после того, как Кинби вытащил его из леса, Дэмьен не рассказывал никому.
К нему стали приходить гости. Сначала это были бледные тени, видимые только уголком глаза, но постепенно они обретали тела, наполнялись жизнью. Гости переговаривались, не обращая на Дэмьена никакого внимания, и от этих разговоров ему хотелось убить себя. Но это было как раз то, чего хотели его запредельные посетители.
Дэмьен знал, что, умерев, он навсегда окажется там – в окружении непрерывно двигающихся силуэтов. Из века в век он слушал бы их беседы, не в силах даже сойти с ума. И он решил держаться.
Поняв это, существа стали показывать манту картины иных миров, времен и пространств. Проплывая над черными полированными холмами, Дэмьен кричал от ужаса, видя то, что скрывали глубокие расщелины, замирал от восторга, видя нечеловечески прекрасные замки, поднимающиеся из полных тумана провалов, наблюдал процессии существ, поклонявшихся богам, неведомым в его пространстве и времени.
Затем гости его разума начинали игру в смерть.
Изощреннейшими способами они опустошали целые планеты, и Дэмьен кричал снова и снова.
Но он запоминал. Против своей воли запоминал, КАК они это делают. Не спрашивая его разрешения, знание, которого он никогда не просил, вошло в его кровь, стало его частью.
Демоны, чьи тени лишали разума людей, склоняли перед ним головы, жрецы неведомых культов, за которыми он наблюдал в своих снах, опускались на колени, почувствовав его присутствие и просительно складывали руки на груди.
Знание и ужас разрывали Дэмьена на части, и вечная тьма поселилась в его глазах, заполнив непроглядной чернотой пустоты.
Его снова спас Кинби.
Браслеты, стоившие многих бессонных ночей техножрецам Лантоя, позволили Дэмьену существовать, не перерождаясь, балансируя на тонкой грани миров.
Теперь он мог наблюдать за гостями, не сходя с ума от ужаса, запоминать то, что проходило перед его глазами, не распадаясь на звенящие осколки.
Его отдушиной, связующей нитью с реальностью, стала музыка.
Превратившись в Ночного Гитариста, он обрел счастье и проклятье вечного наблюдателя.
Тонкие пальцы дрогнули на струнах, мелодия оборвалась, по трубе подземного перехода поплыл тоскливый высокий звук.
Дэмьен резко по-птичьи повернул голову.
Своими нечеловеческими глазами он видел, как взвихрилась ткань реальности там, где заканчивались ступени лестницы. На нижней ступени возник кокон непроглядной черноты. Приобрел очертания человеческой фигуры.
Дэмьен вздохнул:
– Это ты, Кинби. Я ждал тебя столько лет.
Вампир приближался медленно, опустив голову.
Подошел вплотную, обхватил тонкой, нечеловечески сильной рукой шею Дэмьена и прижал его к себе. Уткнувшись лицом в выцветший серый плащ, глухо выдавил:
– Марту убили, Дэмьен. Убили.
* * *
Кинби сходил с ума оттого, что приходилось постоянно повторять:
– Марта умерла, Марту убили…
С каждым повторением из него исчезала частичка чего-то такого, что позволяло ему существовать, и все росла, росла пустота, никогда не ведавшая света.
Кинби постоянно прислушивался к себе, ожидая, когда же он хоть что-нибудь почувствует.
Внутри расстилался лед. Миллионы километров льда, никогда не знавшего света.
Они сидели в переходе, там, где несколькими часами ранее сидела Марта.
– Она искала тебя. Просила передать, что тебя обвиняют в убийстве, – сказал Дэмьен.
Кинби молчал.
– Она тебя любила, ты знал?
– Я знаю, кто ее убил, – сказал Кинби. – И я убью их. Всех.
– Я задал тебе вопрос, Кинби, – мягко сказал Гитарист, – ты знаешь, что она тебя любила?
– Да. Я знал это. Но я не человек, друг мой, и делаю сейчас единственное, что могу.
– Я знаю, – так же мягко ответил Гитарист.
– Мне нужна твоя помощь, Дэмьен.
Гитарист улыбнулся и поднял согнутые руки, показывая запястья. Тяжелые серебряные браслеты наливались звездным сиянием.
– Они мне мешают.
– Тогда идем. – Резко поднялся Кинби и зашагал, не оглядываясь.
Он знал, что Дэмьен его догонит.
* * *
Той ночью в городе многие не спали.
Визжа покрышками, унеслись, переполошив тихие пригороды, несколько автомобилей с тонированными стеклами, падали, истощенные трансом, астралоты, обслуживающие линии повышенной секретности между некоторыми уважаемыми семействами, сбивались с ног полицейские.
Техножреца Юлиуса Ланга это не беспокоило. Он мирно почивал в своей маленькой квартирке, располагавшейся сразу же за мастерской квартального храма бога Лантоя.
Юлиус закрывал храм в 23:30 по часам, висящим над входом. В половину двенадцатого часы издавали длинный писк, жрец выходил из-за прилавка и принимался вежливо выпроваживать задержавшихся покупателей.
В храмах Лантоя не было алтарей. Каждое устройство, приобретенное в храме, являлось алтарем и воплощением бога. Каждая кредитка, уплаченная за протез или новые глазные линзы, радиоприемник или электрошокер, были жертвоприношением Лантою.
Юлиус искренне почитал своего бога.
И спал спокойно.
До тех пор, пока его не коснулась мертвенно-холодная рука. Он резко открыл глаза и тут же потянулся к пульту с кнопкой тревоги, постоянно лежавшему под подушкой.
– Не надо, Юлиус, – прошипел холодный тихий голос.
Щелкнул выключатель.
На жреца смотрели спокойные серые глаза. Нечеловечески спокойные. Не может быть таких глаз у живого человека, с ужасом осознал бедолага.
Одной рукой сероглазый зажимал своей жертве рот, другой…
От ужаса у Юлиуса полезли на лоб глаза, он забился на кровати, сдавленно мыча.
Кинби демонстративно снял свой огромный кольт с предохранителя.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, – сказал он и встал с кровати.
Только теперь Юлиус заметил, что незваный гость был не один.
Около стены на корточках сидел человек в сером плаще. Подняв голову, он грустно улыбнулся. Глаза его скрывались за стеклами черных очков, но Юлиусу почему-то это совсем не показалось смешным. Он не хотел, чтобы человек снимал их.
Мелодичным голосом второй посетитель сказал:
– Снимите их. Пожалуйста.
И вытянул руку.
Юлиус снова почувствовал, что глаза у него готовы выскочить из орбит.
Он знал эти браслеты.
За все время существования храмов Лантоя, жрецы изготовили лишь три пары таких устройств, наглухо перекрывающих любое воздействие на эмосферу и астрал-каналы пациентов. Две пары пришлось надевать насильно. Обладатель третьей канул в безвестность.
