— Ну-ка, взяли!
Четверо стриго приняли боевую морфу, отчего в камере стало тесно, затем подцепили когтями крышку саркофага и легко опустили ее на пол.
В саркофаге лежала старая седая стриго, словно спящая. Время было не властно над ее телом. Впрочем, только время ли? Над ее головой неярко светилась россыпь разноцветных точек — генератор стазиса еще работал, и исправно.
— Позаботилась о своей нетленности, — сказала Илени и, запустив руку в саркофаг, достала свой посох, тоже словно бы сделанный из светящегося изнутри зеленого нефрита.
Она взяла его в руки, закрыла глаза и неожиданно вздрогнула. Постояв так секунд тридцать, она медленно подняла веки, и в зрачках ее горел красный огонь.
— Все получилось? — спросил я.
— Да, — помедлила с ответом она. — Теперь вся память Ардани у меня. Но посох не дам.
— Да я его и в руки не возьму, — сказал я. — Даже и желания нет.
В магическом зрении он светился тревожным красным светом. Может, я и совладал бы с ним, но зачем он мне? Тем более, не исключено, что эта живая вещь уничтожила бы меня — мощь Древних была слишком велика.
— И правильно, — сказала она. — Это мой посох, посох Тьмы. И вместе с твоим посохом Света он образует единство Равновесия.
— Это ты узнала от него? — спросил я.
— Да. Как ты и предполагал, он сделан на полтыщи лет позже, тоже из материала Древних. И знания в нем, как я предполагаю, немного другие — Мать Ардани постаралась.
— Не будем больше тревожить ее покой, — кивнул я.
Илени согласно кивнула, и стриго поставили крышку саркофага на место. Хлопок крышки, однако, привел в себя шамана, который от такого зрелища вскрикнул и засучил ногами, пытаясь отползти в угол камеры.
— О, человечишка очнулся, — с усмешкой сказала Илени. — Сейчас мы его допросим и узнаем, как отсюда выбраться. Ну что, поговорим?
Судя по выпученным глазам шамана, он не склонен был к душевной беседе.
— Фу, обосрался! — с чувством сказала Илени. — Ну как так можно?
— Он стриго никогда в боевой морфе не видел, — сказал я.
— Но это не мешало ему хорошо жить, вкусно есть и потрошить своих соплеменников во славу Ардани. Так?
Жрец так и не произнес ни слова, лишь продолжал пучить глаза.
— Ты меня понимаешь, чучело? — наклонилась над ним Илени. — А если так? Теперь понимаешь?
Она перешла на язык стриго, который представлял из себя смесь шипений, тресков, щелчков и гортанных порыкиваний. Я прекрасно его понимал в силу своих приобретенных умений, да и мог попробовать вести короткую беседу. А вот шаман, похоже, не понимал.
— Не мучай его. Он никогда не слышал Ночную речь, — сказал я. — Лучше я его считаю.
— А как же твое человеколюбие? — насмешливо спросила она.
— Оно кончается, когда я вижу упоротого маньяка-потрошителя. Так что дай мне...
Снаружи раздался крик, за ним еще один. Я выглянул в окно этого домика на крыше. Факелы внизу внезапно засуетились, затем крики начали раздаваться по всей деревне.
— Похоже, наш план провалился, — сказал я. — Теперь покинуть незаметно этот бордель не удастся.
— Ну так давай, специалист по бегству из борделей, излагай новый. Я вижу, что у тебя есть что-то на уме.
— Есть. Пошли пару своих ребят к выходу из храма. И побыстрее, пока вон те сюда не прорвались, — я показал большим пальцем за спину, в каменное окошко.
Там уже собиралась представительная делегация с дрекольем, собирающаяся лезть вверх по каменным лестницам, вырезанным снаружи храма.
— И скажи им — по возможности ничего не предпринимать, и не убивать почем зря, только за дело.
Илени прострекотала приказ, и двое стриго, еще остававшиеся в боевой морфе, ссыпались по лестнице.
— Что теперь?
— А теперь — нас ждет народ, — я накинул на себя морок и стал вылитой копией Супау.
Пошарив в своем ранце, я нашел золотую маску главного жреца той секты и напялил ее на себя.
— На крышу! — бросил я ей. — И прими боевую морфу!
Пока Илени оборачивалась монстром, я вылез через проем, ведущий на крышу. К жертвеннику, с которого главжрец по праздникам бросал расчлененку в толпу благодарных зрителей. Ну а теперь — обещанное шоу «Голос»!
Я окутался серебристым сиянием, раскинул руки в сторону и сплел Вопль Банши. Многоголосый резонирующий рев пронесся над собиравшимися в толпу активистами, и на несколько секунд все стихло. Ничего, это было вступление, на разогрев. Я сплел в левой ладони Грозовое Облако, и в нее эффектно потек сияющий шнур Силы. Долго держать я ее не стал, а бросил в кучку местных, прибив парочку. Правильно, реноме Супау надо поддерживать, а то народ расслабится, с Санта Клаусом путать будет.
Рядом со мной раздался такой рев, что мой Вопль Банши пошел нервно покурить в сторонке. Я повернул голову. Ну Илени тоже зажигает. Окутавшись зеленым свечением, она подняла вверх посох, и яркий шар зеленого огня, слетев с ее посоха, рванулся вверх и устремился в темное грозовое небо.
Народ внизу выдохнул и, рухнув на колени, забормотал какую-то речевку вроде «Мир, труд, май».
— Долго же ты, — бросил я Илени.
Впрочем, при всем желании ответить мне она вряд ли сможет, в боевой морфе человеческая речь дается с большим трудом. А вот речь стриго...
— Громче! — проорала она голосом сонара, нащупавшего подлодку, и зеленый шар на этот раз приземлился в толпе, рванув как заправский файрбол.
Народ подобрался, дисциплинировался и уже было слышно ритмичное бормотание «Мать! Мать! Мать!»
— Громче! — заорала Илени и взмахнула посохом.
Ну тут уже как заправские демонстранты туземцы начали скандировать «Мать!» громко и с чувством.
Илени удовлетворенно кивнула шипастой головой.
— Пойдем, — проскрипела мне она.
Я согласно кивнул, и полез обратно в гробницу.
— И все-таки ты был прав, когда не стал их уничтожать, — Илени посасывала матэ из калебасы. — Теперь у меня есть еще свое заморское королевство с более чем тысячей душ подданных.
Она проводила взглядом кланяющихся индейцев, проходящих мимо нас чуть ли не бегом.
Мы сидели под плетеным навесом в центре деревни в плетеных же креслах, наслаждаясь бодрящей прохладой. Если бы не антураж, можно подумать, что сидишь в уличном кафе с девушкой,
