– На каком основании вы требуете у меня документы? – холодно осведомился он. – Разве я нахожусь в зоне, где введено особое положение? Или имею явное сходство с преступником, объявленным в розыск?
Эти вполне невинные вопросы почему-то привели милиционера в замешательство, что лишний раз подтверждало его потустороннее происхождение. Можно было представить, как прореагировал бы на тираду Синякова истинный блюститель правопорядка, с грехом пополам закончивший сельскую десятилетку и завершивший свое образование на шестимесячных курсах младшего милицейского состава, где даже на изучение приемов самозащиты времени не хватает, не говоря уж об этике и правилах вежливости.
– Да я просто так, – смущенно пробормотал инспектор. – Надо же какой-то повод найти для беседы… – Заметив, что Синяков лезет в карман, он торопливо добавил: – Нет, нет, если не хотите, то не показывайте!
– Я и не собираюсь. – Синяков на всякий случай потрогал иголку, однако та продолжала хранить полное безмолвие, если такой термин можно применить к неодушевленному предмету.
– Закурить не желаете? – Инспектор стал услужливо развязывать внушительных размеров кисет, но это вышло у него так неловко, что изрядная доза махорки, подхваченная ветром, угодила в Синякова.
– Спасибо, не курю, – поморщился тот, однако видя, как увивается вокруг него инспектор, решил воспользоваться моментом и томно промолвил: – А вот попил бы с удовольствием…
– Вода подойдет?
– Подойдет.
– Тогда попрошу за мной. – Сапоги инспектора загрохотали по железной лесенке.
Синяков подозрительно покосился ему вслед, но маленькая, насквозь просматриваемая будка поста, похоже, не таила в себе никакой опасности, что подтверждала и иголка. Тем не менее, поднимаясь наверх, он каждую секунду ожидал подвоха: а что, если железная лесенка окажется вдруг хитроумным капканом, а дверь превратится в пасть какой-нибудь плотоядной твари?
Вся мебель поста состояла из крохотного стола, пары стульев и внушительного металлического шкафа, запертого сразу на три навесных замка. Средства связи, представленные радиостанцией и телефонным аппаратом, похоже, имели чисто декоративное назначение. В углу стояла канистра, судя по запаху, с бензином.
Не успел еще Синяков опорожнить стакан воды, услужливо налитый инспектором, как в шкафу кто-то завозился и негромко завыл.
Инспектор, не обращая никакого внимания на эти звуки, осведомился:
– Как водичка?
– Бывает лучше, – ответил Синяков. – Но и на том спасибо.
Если честно, вода была отвратительной – теплой, несвежей, попахивающей болотом. Тем не менее измученный жаждой Синяков (и ведь не пьянствовал вроде накануне) принял внутрь еще два стакана подряд.
Все это время инспектор буквально ему в рот смотрел. То, что после столь обильного употребления воды с Синяковым ничего не случилось, явно озадачило его.
– Вы ужинали? – упавшим голосом осведомился инспектор.
– Да, – признался Синяков. – Но только позавчера.
Свои припасы инспектор почему-то хранил в аптечке. Проходя мимо металлического шкафа, он как бы невзначай лягнул его ногой, и доносившиеся оттуда стоны сразу умолкли.
Угощение оказалось более чем скромным – зеленоватое свиное сало, черствый хлеб и головка чеснока.
«Странно, – подумал Синяков, – а говорят, духи терпеть не могут чеснок и прочие пряности. Хотя не исключено, что уже существуют какие-то духи-мутанты. Ведь существуют же бактерии, питающиеся пенициллином».
Когда от хлеба остались только крошки, от сала – шкурки, а от чеснока – шелуха, инспектор призадумался, как шахматист, все хитроумные атаки которого разбились о стойкую оборону противника. Воспользовавшись этим, Синяков занялся обзором местности, благо из постовой будки открывался прекрасный вид во все стороны.
Ту дорогу, по которой он пришел сюда, пересекала другая, но не асфальтированная, а брусчатая. За ней начинался город, чей облик если и не взволновал, то озадачил Синякова.
Многие здания, в том числе и желтый собор, по иронии судьбы соседствующий с судилищем, он узнал сразу. Зато на месте Таракановского рынка простиралось болото, по совместительству служившее городской свалкой. Из трех известных Синякову мостов через речку Свиристелку в наличии был только один, зато ниже его имелась мельничная плотина. Телевизионная вышка отсутствовала, что в принципе ничуть не портило городского пейзажа, а вот построенный сравнительно недавно нелепый обелиск, напоминавший собой не то короткий штык, не то длинный фаллос, находился там, где ему и было положено.
Рассмотреть какие-либо иные подробности этого города-фантома помешал инспектор. Втихаря подобравшись сзади, он неожиданно хлопнул Синякова по спине.
– Признавайтесь, вы – человек! – Следующая фраза, наверное, должна была звучать так: «Чистосердечное признание смягчает вину».
Синяков, не собиравшийся заниматься саморазоблачением, в свою очередь поинтересовался:
– А в чем, собственно, дело?
– А в том, что моего напитка ни одно бесовское отродье не выдержит! – Инспектор взболтнул содержимое графина, и со дна всплыла всякая дрянь вроде жабьих лапок, змеиной чешуи и рыбьих глаз.
Синякова, уже минут пять ощущавшего в желудке что-то неладное, от этой картины едва не стошнило. По-своему истолковав гримасу, исказившую лицо гостя, инспектор крикнул: «Смотрите!» – и, слегка отогнув верхний край дверцы железного шкафа, плеснул в образовавшуюся щель малую толику своей настойки.
Внутри кто-то взвыл благим матом и заколотил в дверцу так, что все три замка заплясали в проушинах.
– Сука драная! Гад легавый! Ты что же, паскуда, делаешь! Угробить меня хочешь! – надрывался неизвестный узник железного шкафа. – Уймись, а не то я эту урну мусорную вдребезги разнесу!
– Видите, как действует! – произнес инспектор не без гордости.
– Вижу. И чувствую, – Синяков погладил свой живот, в котором черт знает что творилось.
– Не беспокойся, – заверил его инспектор. – Для человека это не опасно. Разве что пронесет немного. Кустики рядом.
Синякова вдруг осенило:
– Послушайте… Не тот ли вы инспектор дорожно-патрульной службы, которого, по слухам, выкрали оппозиционеры?
– Никто меня не выкрал, – нахмурился инспектор. – Провалился я в какие-то тартарары, вот и все. Хорошо, что я на этот пост набрел. Кстати, точная копия моего родного… Катаклизм, мать его за ноги. Мало того что остался без денежного и вещевого довольствия, так и с начальством связи не имею. Боюсь, уволят меня, как пропавшего без вести…
– Не волнуйтесь. Вас наградили значком «Отличник милиции». Посмертно.
