Хавсер облокотился на спинку кресла. Возможно, Мурза просто изучал артефакты, добытые другими полевыми работниками. Он попытался найти даты раскопок и исходные коды.
Их не было.
Все артефакты представляли собой статуэтки или амулеты из камня, глины либо металла. Собранные без всякого порядка, они были предметами бесчисленных культур, которые формировали огромное и слабо изученное лоскутное одеяло истории человечества. Одни насчитывали тысячи лет, другие — десятки тысяч. Иные были настолько старыми или из неизвестного источника, что их происхождение было невозможно определить. Они не совпадали ни по возрасту, ни по географическому расположению, их не объединяла ритуальная важность или религиозная практика, в них не было единства стиля или языка. Боевое знамя Панпацифика Дума пятисотлетней давности находилось в файле между церемониальным синапсным шунтом Нанотэридской Доминации, которому насчитывалось четыре тысячелетия, и обетной чашей из византского Константинополя, изготовленной тридцать тысяч лет назад. Их не объединяло совершенно ни…
Кое-что их все же объединяло.
Теперь Хавсер начал видеть. Его учили замечать подобные вещи, и со своей работой он справлялся на отлично. Его память приближалась к эйдетической, и, прокручивая голо-изображения, вращая некоторые из них в трех измерениях, Хавсер, наконец, увидел то же, что и Мурза.
Глаза. Стилизованные глаза. Весь многообразный символизм глаз, походивших на глаза точек, циркумпунктов, монад, омфалов, символов-оберегов.
— Везде глаза, — прошептал Хавсер. — Ты идиот, Навид. Это же так упрощенно. Каждая культура в истории человечества отмечала и отражала значение глаза в ритуалах и искусстве. Ты создаешь связи там, где их нет. Небольшое сходство свидетельствуют лишь о том, что эти вещи создали люди. Фуга ради, Навид. Ты видишь в истории некий умысел, какие-то традиции просветительства, оккультную непрерывность, но все это чушь! Твой разум просто пытается увидеть смысл в тенях на стенах пещеры! Но смысла-то нет! Просто тени, Навид, это всего лишь…
Хавсер моргнул. Его кожу защипало. Скорее всего, из-за сухого тепла Библиотеха и слишком плотной одежды. Он остановился на изображении уреяили уаджета. Это был частично поврежденный амулет в традиционной форме «глаза и слезы». Здесь Навид особо отметил, что амулет был создан тридцать-тридцать пять тысяч лет назад и состоял из сердолика, золота, ляпис-лазури и фарфора.
— Уаджет/урей прекрасно отражает АБСОЛЮТНУЮ двусмысленность глаза как символа/мотива, — бежало хаотичное примечание Навида, — особ. в Фаронскую Эру, когда он был талисманом защиты, покровительства И гнева, злого умысла. Он ОДНОВРЕМЕННО зло и добро, добро и свет с тьмой, он позитивный и отрицательный. Уаджет, позже известный как Око Гора, можно сказать, являет собой ДВУЛИЧИЕ: предмет или особа, у которого есть два совершенно разных аспекта. Но это «предательское» или «изменническое» значение может быть сглажено/переиначено/ослаблено тем, что уаджет КОСМОЛОГИЧЕСКИ НЕЙТРАЛЕН. Глаз агрессивный И пассивный, защитный И атакующий. Значение зависит от того, КТО или ЧТО его использует.
Это было упрощенное заключение, Мурза, как ученый, определенно был способен на куда большее. Но почему Навид делал эти записи с такой спешкой и неточностью. Хавсер удивлялся…
Хавсер удивлялся, почему не может оторвать взгляд от глаза на гололитической проекции? Глаз смотрел прямо на него, словно призывая отвести взгляд и бросая вызов его пренебрежению к каракулям Навида Мурзы. Он смотрел на него немигающим взором. Зрачок не двигался, его окружала небесно-синяя радужка. У Хавсера заслезились глаза. Он не мог ни моргнуть, ни отвести взгляд. Он попытался повернуть голову или перебороть силу, державшую его веки и заставлявшую глазные яблоки зудеть. Руки Хавсера впились в столешницу. Хавсер хотел отодвинуться, разорвать контакт, как будто изображение было живым электрическим проводом, который он задел и теперь не мог отдернуть руку. Это походило на попытку вырваться из объятий дурного сна, не желавшего отпускать его.
Глаз больше не был синим.
Он стал золотым с черной точечкой зрачка.
Он треснулся затылком о пол. Череп пронзила жуткая боль. Хавсер сумел опрокинуть стул и упасть на спину. Его войлочные туфли торчали в воздухе, что казалось бы смешным, если не боль. Кажется, он неплохо приложился головой.
Возможно, он получил сотрясение мозга. Хавсер чувствовал себя плохо.
Он чувствовал себя странно.
Что сейчас случилось? Мурза встроил в файл какой-то гипнотический образ? Влияющее на подсознание изображение?
Ученый встал и тяжело облокотился на край стола. Затем Хавсер вытащил инфопланшет из разъема, стараясь не смотреть на гололитический дисплей. Изображение погасло. Он сделал несколько глубоких вдохов, а после нагнулся и поднял стул. От этого движения у него закружилась голова и к горлу подступила тошнота. Хавсер выпрямился, стараясь успокоиться.
В дальнем конце комнаты кто-то был.
Фигура стояла в двадцати метрах от него в конце ряда столов, у внутренних стеллажей, которые располагались по ту сторону раздвижных дверей. Она смотрел на ученого.
Хавсер не видел ее лица. Фигура носила те же мягкие бежевые одеяния, что и он, но ее голова была скрыта под капюшоном, подобно монашескому клобуку. Ее руки были прижаты к телу. Ее пропорции казались мягкими и почти округлыми. В одежде Библиотеха фигура напоминала голого человека, который резко похудел, и теперь на нем складками повисла кожа. В полутьме силуэт походил на призрак.
— Кто ты? — спросил Хавсер.
Его голос эхом прокатился по сумрачной пещере Библиотеха. Фигура не шевельнулась. Она смотрела прямо на него. Хасер не видел ее глаз, но знал, что так и есть. Ученый хотел увидеть ее глаза. Он чувствовал, что ему это нужно.
— Эй? — позвал он снова.
Хавсер шагнул вперед.
— Навид? Это ты? Что происходит?
Ученый пошел к фигуре. Та не двигалась, продолжая смотреть на Хавсера. В сумраке бежевый силуэт был столь тусклым, что казался едва ли не прозрачным.
— Навид?
Фигура в капюшоне вдруг развернулась и направилась к декоративной железной раздвижной двери во внутреннее книгохранилище.
— Стой! — крикнул Хавсер. — Навид, вернись! Навид!
Закутанная фигура продолжала идти. Она прошла за дверь и исчезла в тени.
Хавсер бросился за ней.
— Навид?
Он вошел во внутреннее книгохранилище. В тусклом свете перед ним во все стороны расходились длинные ряды красивых деревянных стеллажей по двенадцать метров высотой. На равных промежутках к каждому стеллажу крепились медные стремянки, которые на безынерционных перилах могли двигаться вверх и в стороны, позволяя читателю добраться до самых дальних полок. Стоило Хавсеру войти, как от тепла его тела включился электронный каталог соседних полок. Загорелись гололитические метки, и откуда-то раздался приятный голос.
