Посмотрев в их сторону, Антон случайно поймал взгляд дрока-человека, и этот случайно пойманный взгляд сказал ему многое. Троица явно обсуждала его персону. Может быть, даже решала его дальнейшую судьбу.
Интересно, неужели они могут, к примеру, лишить его жизни? А почему бы и нет? Кто может помешать им это сделать?
Да нет, этого бояться не стоит.
Ради чего они могут его убить? Из мести? За что? За то, что он их разбудил и спас корабль небожителей? Странная форма благодарности.
И все-таки что-то затевается. Надо быть начеку.
Антон взглянул на Дядюшку-волка.
Тот был сама невозмутимость. Это, конечно, еще ничего не значило. Особенно у Дядюшки-волка. У него переход от невозмутимости к яростной атаке занимал долю секунды.
Но только…
Они встретились глазами, и Дядюшка едва заметно покачал головой.
В любой другой ситуации, чтобы Антон успокоился, этого вполне могло хватить. Но только не сейчас, когда они имеют дело с небожителями, о которых его наставник не знает на самом деле ничего. Откуда ему было о них хоть что-то знать?
Видимо, почувствовав его сомнения, Дядюшка-волк тихо сказал:
— Не бойся. Ничего плохого они тебе не сделают.
— Уверен?
— Совершенно. Пока я отбирал вещи, меня потихоньку о тебе расспросили. Я сделал вид, будто этого не заметил, и честно ответил на их вопросы.
— Почему? Разве нельзя было отвертеться?
— Запросто. И думаю, на меня никто не стал бы давить.
— Но ты…
— А я ответил, — с самым безмятежным видом сообщил Дядюшка-волк. — У меня есть интуиция, и она мне говорит, что небожители тебе плохого не желают. Ну, может, если не считать большеголового. Однако он, мне кажется, почти никому хорошего не желает.
— Он уцелел? — удивился Антон.
— Еще как. Такие в подобных передрягах не погибают.
— Вот поразительно.
— Случается и не такое…
Они помолчали. Потом Дядюшка-волк вытащил из кучи вещей универсат и протянул его Антону:
— Держи. Он твой.
— Ты не обязан мне его давать, — сообщил Волчонок. — Ты наставник, и все эти вещи, до последней, принадлежат тебе.
— Я знаю это, — сказал Дядюшка. — И дарю тебе этот универсат, как память о выигранной битве. Еще у тебя останется универсальный переводчик.
— А он-то мне зачем? Я легко говорю на вселингве. Этот язык понимают на всех островах.
— Он тебе понадобится там, — сказал Дядюшка. — Наверху, в звездах. Когда ты уйдешь к ним, когда ты покинешь Землю. Есть у меня предчувствие, что это случится еще сегодня.
— Брось шутить, — промолвил Антон.
— Я не шучу, — сказал его наставник. — Для тебя настало время одиночного путешествия, и случай подсунул тебе возможность шагнуть в небо. Думаю, ты не должен его упускать.
Главный распорядитель чувствовал себя наилучшим образом. Воды бассейна, в котором он нежился, были насыщены чудесным образом возвращающими силы и хорошее настроение солями с небольшой безымянной планеты, где-то на самом краю Галактики.
Помощник стоял рядом и покорно ждал, когда его начальник придет в себя настолько, чтобы как следует выругать своего недостойного подчиненного. За трусость, за постыдную, недостойную мыслящего существа трусость, заставившую его во время заварушки отсиживаться в собственной каюте, вместо того чтобы сделать нечто полезное, а может, и героическое.
Вот Главный распорядитель высунул из воды голову и издал звук, напоминающий резкую барабанную дробь и означающий высшую степень удовольствия.
Ну, сейчас начнется…
— Значит, ты осознаешь всю безнравственность своего поведения? — спросил Главный распорядитель.
Что можно ответить на такой вопрос?
— Осознаю, — покорно произнес Помощник.
— И конечно, раскаиваешься?
— Раскаиваюсь, ох как раскаиваюсь. Но ведь не только я один проявил трусость? Были и другие.
— Были. Но были также и такие, как я, — заявил Главный распорядитель, — которые, чтобы спасти наш корабль от нападения, отправились в плен к злобным бандитам, сумели, находясь в сложных условиях, вести среди них подрывную работу, не дали им добраться до камеры дроков и тем самым сделали нашу победу неминуемой.
Ему все-таки стало стыдно и, выдав эту тираду, он тотчас скрылся в бассейне, спрятался в воду полностью. Конечно, это несколько смазало впечатление от его слов, но ничего поделать с собой он не мог.
Стыдобушка, если вспомнить о том, как он унижался перед каким-то грязным бандитом с обычной планеты-свалки. Но ведь была у него мысль, что в будущем, может быть, это пригодится, чтобы отбить свой корабль?
Была.
Так, значит все, сказанное им только что не является стопроцентной ложью? А то, что не является стопроцентной ложью, может быть хоть в какой-то степени правдой? Значит, все сказанное им было отчасти правдой? И раз так, то должно ли ему быть настолько стыдно?
Он и в самом деле намеревался оказать бандитам сопротивление. Планировал. Но события так повернулись, что он не совсем успел претворить свои планы в жизнь. Вон другие не сделали даже и этого. Просто прятались по каютам и дрожали от страха мелкой дрожью.
А он…
Нет, какой там может быть стыд? Все правильно, все верно. Он действительно специально сдался бандитам в плен и планировал дальнейшее освобождение корабля. А поскольку он все еще оставался Главным распорядителем, которым, между прочим, является и до сих пор, то есть самым главным на корабле…
Вот эта мысль Главному распорядителю понравилась. Опровергнуть ее было невозможно, и значит, она была верна. Мысль очень простая. О том, что освобождение корабля произошло в то время, когда он был на нем самым главным.
Не означает ли это, что оно, освобождение, фактически произошло под его непосредственным руководством? Конечно, означает.
Теперь следовало подвести итог.
Честно говоря, он был неплох. В сухом, так сказать остатке получалось, что лично он, Главный распорядитель, для спасения корабля добровольно сдался в плен, при этом оно, это спасение, было совершено под его непосредственным руководством.
Да ведь это же подвиг!
Главный распорядитель вынырнул из глубины бассейна, с шумом и плеском и бросил на Помощника горделивый взгляд.
Тот все еще находился в раболепной позе и, конечно, был готов каяться в своей позорной трусости хоть до скончания века.
Замечательно.
И не в обычаях ли героев, которым на самом деле он, Главный распорядитель, является, благородное всепрощение своих неожиданно споткнувшихся и теперь искренне раскаивающихся слуг?
В обычае, да еще как.
