Ознакомительная версия.
Сейчас все не так. Каждый самый непримиримый оппозиционер понимает, что все равно с Россией рядом жить и с Россией договариваться. И деньги – тоже будут в России, а не у своих, сирых и убогих… скорее просто убогих. И потому независимость – это всего лишь один из инструментов, хладнокровно используемых в тех или иных политических целях. Независимость – это безнаказанность, возможность творить все что хочешь, обирать народ, пилить деньги, гнать левую водяру, ездить на угнанной тачке. А зарабатывать – а на заработки все равно в Россию. Тем более пока есть смерть и война – местным мужчинам всегда найдется работа…
Застолье ревело многоголосым мужским хором, пригласили танцовщиц – но их пока не было. Впрочем, все и так были довольны собой и друг другом.
Жи есть.
Но настоящий разговор только начинался, двое – полковник милиции, командир одного из республиканских ОМОНов, по имени Абдалла, который подсуетился и теперь был амиром джамаата, включавшего в себя почти всех бойцов ОМОНа, плюс пэпээсников, прочих выживших ментов и по мелочи там, и действующий полковник ФСБ Олег – шли по горной тропке от источника, негромко и по делу разговаривая. Тут не было никакой театральности – только конкретный, жесткий разговор.
И только на русском.
– Олег… брат… вы так нас подставили.
– Я же говорю, решение Бельский принимал. Он там договаривался с одним хреном… я в последнюю минуту узнал. Политики, блин…
– Сволочь. И че дальше делать? Олег, ты не соображаешь, какие тут движения пошли. Ты просто не соображаешь.
– Абдалла, вопросов нет. Сам подумай – раньше над тобой был закон, следователь, прокурор. Сейчас – никого. И если тебе мешают ваххабиты – ты можешь с ними конкретно разобраться на месте.
– Ле, Олег, ты не представляешь, о чем говоришь. Меня в первый день могли замочить, я с коллегии ехал. Хорошо, в гражданском… туххум крепкий, спрятался у родственников, потом в горы меня переправили. Ты не понимаешь, что на улицах творилось. Это у вас в городах мент – главный, а у нас… Олег, я брошенные машины видел, форму… я не могу говорить, что они трусы – всем жить надо. К власти такие хайваны[45] пришли, с какой только селухи они спустились. Жрать уже нечего, а они какие‑то движения мутят, туда‑сюда. Говорят, что король Саудовской Аравии пятьдесят миллиардов даст. Лезгины сейчас митинги собирают один за другим, азерам предъявляют за землю. Вахи в город в открытую заходят, проповедовать начинают, в пятницу у мечети не протолкнешься. Ле, Олег, беда будет…
– Абдалла, если на то пошло, пусть те же вахи берут все на себя, пусть они людям кушать готовят, пусть газ продают, пусть дома отапливают, пусть дороги ремонтируют – пусть. Один год, максимум – два, – и люди их на пинках вынесут из республики. И нас обратно позовут.
– Олег, дорогой, а мне как эти два года быть, а?
– Абдалла, ты сам говорил, туххум крепкий. Отсидишься в горах… на край к нам уйдешь, со своими людьми. Мы тебя примем.
– Олег, ты просто не понимаешь, что творится. Я уже собственным детям не верю, любой из них может подняться[46], а может и вахов в дом пустить. Они в лицо говорят – мы на истине, а вы на куфаре. О, Аллах, какая истина…
– Абдалла. У меня тоже головняков немерено. Соображай – идет грызня за власть. В Москве, не здесь. И если так подумать, тот, у кого есть батальон верных и не разговаривающих много воинов, – тот уже в козырях. А если таковых армия…
– Олег, только скажи. Но нам тоже гарантии нужны будут.
– Гарантия, Абдалла, – мы деньги вам продолжим платить, лично вам – раз. И карандаши…[47] все, что надо подкидывать, – два. Но и от вас потребуется понимание. Сам видишь, что делается. На Украине… НАТО совсем близко подобралось. Нужна будет помощь, нужна…
Кто‑то шел навстречу.
– Нэ валнуйся, дарагой, – громко сказал Абдалла, обнимая русского за плечи, – что бы нэ праисхадыло, ми всэгда друг друга паймем. Эсли НАТО пайдет, ми пэрвые за Рассию встанэм. Всэх НАТО замочим!
Эвакуироваться пришлось в спешке. Ющука чуть не убили на митинге, точнее, не столько избили, сколько унизили, пришлось сесть в самолет и ждать, пока на своем вертолете вернется Кухарцев. Баринов провел все свои встречи относительно нормально, но, учитывая то, что произошло с Ющуком, он нервничал… если делается такое, то могут и на аэродроме появиться, на штурм самолета пойти. Сам Ющук переоделся, привел себя в относительный порядок и выбухал целую бутылку водки – общение власти с народом оказалось не таким, каким он его представлял. Он задернул шторку на иллюминаторе и тупо смотрел перед собой.
Наконец, приземлился «кавказский» спецборт, на соседней площадке, и Кухарцев пешком пробежался до самолета. Тут же отогнали трап и дали разрешение на взлет.
– Ну? – спросил Баринов. Он что‑то ел… какой‑то перекус. Когда он нервничал – он всегда успокаивался тем, что перекусывал.
– Норм. Довел положения.
– А они?
Кухарцев пожал плечами.
– Очкуют, че. Привыкли, что за ними спецназ всегда. Сами с вахами очкуют.
– Обуржуазились.
– Чего?
– Обуржуазились, говорю.
– А… Это да, точно. Тот же Абдалла – он в молодости, как по горам скакал, был стройный как козлик. А щас… кабанина здоровая, ряха – в три дня не уделаешь. В Лондоне дом, в Дубае дом, в Турции на побережье у него еще что‑то есть.
– Семья у него где?
– Знаем…
Это означало, что контроль есть.
– А вообще хреново…
– Что – хреново.
– А то, что на нашей стороне – такие вот… тушки. У пиндосов – хоть какие‑то… вменяемые. У вахов, так… реально подорваться готовы. А этот… ну вот пошли его подорваться…
– До Махачкалы все дерьмом забрызгает. А ломать – не строить, сам подумай.
– Да. Только вот ломать почему‑то идет одна молодежь. И не самая худшая, заметь. А как строить…
– Не усугубляй.
Кухарцев помолчал, потом сменил тему:
– С этим что? Единство партии с народом не удалось?
Баринов кивнул.
– Подстава?
– Не думаю… – Баринов смял пальцами обертку, сунул в карман впереди находящегося кресла, – не думаю, Олег. Народ все‑таки изменился за эти годы… уже не сидят, как галчата, и не ждут, что им жрачку прямо в рот сунут. Че было с русскими, когда Россия откуда‑то уходила, – все помнят. Стволов хватает, ветераны тоже есть. И самое главное, тот невидимый барьер в голове, который называли «пролетарским интернационализмом», перейден очень давно, и палец сам на предохранитель вниз давит…
Кухарцев кивнул, переваривая в голове. Он был человеком довольно циничным, много понимающим и готовым учиться, незашоренным – но все же относился к операм «старой школы», и учили его опера старой школы. В его понимании народ представлялся субъектом, а не объектом. Его надо было защищать от происков злых сил, осуществлять оперативное сопровождение, то есть прослушивать и замерять настроения посредством стукачей. Проводить «активки», то есть путем оперативно‑агентурной работы направлять туда, куда надо. Но что народ и сам способен организоваться, защититься, навести порядок – Кухарцев просто не верил, что такое возможно. И при малейших признаках этого следовало действовать как с понесшей лошадью, то есть уздой[48]. Самостоятельно принимающие решения люди, народ – в понимании Кухарцева было тем же самым, что и лошадь, которая идет куда хочет, а не туда, куда надо всаднику.
– И че делать?
– Ты видел, как люди на волнах катаются?
– Это как?
– «Серфинг» называется. Волна – несколько метров. Он на доске не против волны идет, он седлает ее и плывет – и волна сама его несет… Нормально все будет, – уверенно сказал Баринов.
– А с деловыми что?
– Ну… все и всё понимают. Конечно, неохота делиться, но… надо. Все привыкли как за пазухой…
– Скажешь, как за пазухой.
– А что – нет? Крыше больше пятнадцати лет не платили.
Больше пятнадцати лет не платили. А теперь будут платить. Вот все эти бизнеры, крупные, средние и даже мелкие. И за крышу будут платить, и закят будут платить, и джизью будут платить, и охрану содержать будут. Пятнадцать лет не платили – а теперь придется. Пятнадцать лет – бурчали, проклинали, обличали, ненавидели, вешали плакатик «Навальный!» на заднее стекло своего джипа, покупали дома в Германии, в Испании, в Болгарии, в Турции, брали в лизинг фуры и целые заводы, кредитовались и отдавали кредиты. И все эти пятнадцать лет обеспечил невысокий и неприметный человек, бывший подполковник КГБ, говорить доброе слово за которого было дурным тоном в обществе. Как и голосовать за него. А теперь – не было его, и вот – снова надо платить за крышу. И крыша – себя не обидит…
Можно и дальше бурчать. Только крыше – по фигу.
– С этим – че? – Кухарцев без особого уважения кивнул вперед, туда, где продолжал «обтекать» свой политический провал Ющук.
Ознакомительная версия.
