Как будто в один миг оборвались миллионы нитей, связующих прошлое и настоящее.
Беглецы двигались медленно. Они бы никогда самостоятельно не выбрались отсюда, в поисках выхода можно было неделями блуждать по темным, разгромленным в результате сдвигов земной коры лабораториям, упираясь в тупиковые, перекрытые обвалами тоннели или пытаясь обойти запертые, обесточенные, деформированные гермоворота межуровневых переходов, но их вел Хантер.
Его восприятие, обострившееся в момент невероятного морального и физического напряжения, больше не исчезало. Напротив, он все четче воспринимал данные, получаемые от имплантированных сканеров, с каждым новым шагом расширяя границы своих уникальных способностей.
Внешне он выглядел совершенно неадекватным. Нечеловеческая мука отражалась в искаженных чертах лица, периодически его начинало бить в конвульсиях, но хриплые указания, которые он давал, превозмогая приступы боли, вели отряд по верному пути.
Не было смысла останавливаться. В изолированных секторах бункерной зоны царили тотальные разрушения, здесь нельзя было жить, не работала система рециркуляции воздуха, подачи воды, не горело даже аварийное освещение, зато по стенам просачивалась влага, а из тоннелей тянуло могильным холодом.
Погоня осталась далеко позади, но впереди их ждали худшие испытания.
Хантер двигался как заведенный.
Остальные уже едва плелись, он же, поймав нечеловеческое, выходящее за рамки возможностей организма второе дыхание, помогал отставшим молча, целеустремленно, словно вознамерился сжечь дотла все резервы своего худого, истощенного тела.
Остановились лишь однажды.
Примерно на четвертый час блуждания по тоннелям очередной коридор вывел группу беглецов в полуразрушенный подземный комплекс.
Хантер осмотрелся, пока остальные, пользуясь неожиданной передышкой, просто повалились на пол в полном изнеможении.
Длинный зал с перекрытием, рухнувшим в дальней его части, терялся во мгле. Искривленные, смятые переборки, выполненные из экранирующих материалов, мешали восприятию. До катастрофы они делили помещение комплекса на отдельные, изолированные друг от друга секции, но сейчас все смешалось. Не двигаясь, Хантер продолжал всматриваться во тьму, постепенно начиная различать некоторые подробности. Он не понимал, что именно остановило его, заставляя сканировать полуразрушенный комплекс, ведь путь, по которому двигался отряд, вел мимо, свободный от завалов тоннель уходил вправо, а длинный зал, заполненный искореженными конструкциями, оставался по левую руку…
Что-то необычное таилось тут.
Хантер не мог объяснить, почему ему вдруг показалось жизненно важным остановиться и сканировать помещение, невзирая на усилившуюся боль.
Наконец, он медленно побрел по деформированному коридору разгромленного комплекса, уклоняясь от намеченного маршрута. За ним последовали лишь Глеб, Ипат и Аргел, остальные беглецы использовали передышку, чтобы хоть немного восстановить силы.
Коридор, причудливо изгибаясь, уводил во мрак.
Под фрагментами рухнувшего перекрытия, в расплющенных секциях угадывались какие-то сложные устройства, надписи на уцелевших стенах и переборках ничего не поясняли, они были зашифрованы условными кодами подразделения, но Хантера влек к себе единственный работающий среди хаоса разрушений блок аппаратуры. Он воспринимал слабые эманации энергетических полей и шел на них бессознательно, как мотылек летит на пламя свечи.
Деформированный коридор вывел его в небольшой круглый зал.
Взрыв смел несколько экранированных секций, образовывавших в прошлом остроугольные сегменты, порвал сложную паутину кабелей и трубопроводов, соединенных с камерами, похожими на саркофаги.
Вероятно, проводимые тут исследования были связаны с крионикой. Неизвестно, сколько устройств похоронили под собой бетонные обломки частично рухнувшего перекрытия, но четыре камеры уцелели, их выпуклые колпаки покрывал тонкий налет инея, под ногами валялась какая-то документация, вдоль одной из стен высились блоки компьютерных терминалов — часть из них обгорела, но два еще работали.
Хантер, мельком взглянув на распростертые на полу, уже начавшие разлагаться тела, по-видимому принадлежавшие погибшим сотрудникам лаборатории, перешагнул через них и резким движением смахнул коросту инея с прозрачного колпака, венчающего ближайший из постаментов.
Пусто…
Еще один.
Опять лишь слабая подсветка пластикового ложа, повторяющего контур человеческого тела…
Хантер не понимал, что с ним происходит. Он как будто отключился от всех проблем текущего момента, слабый, воспринимаемый на уровне подсознания призыв заставил его осмотреть две оставшиеся камеры.
Третья по счету была проломлена и пуста, в четвертой лежала девушка лет семнадцати.
Ее бледные, заострившиеся, бескровные черты внезапно полоснули по сознанию Хантера, как нож, рассекающий плоть. Возможно, он уже перешагнул некую черту внутреннего безумия, отдавая все силы на поиск пути наверх и поддержание своих новых возможностей, — он не мог ее знать, не мог увидеть где-то мельком в толпе, но сердце глухо ударило в грудь. Бледные черты показались до боли знакомыми, он почему-то сразу подумал о погибшей дочери, хотя какое сходство может быть между ребенком и уже взрослым человеком?
Голова кружилась, боль била нестерпимыми вспышками. Теряя силы, Хантер сел подле постамента, на котором крепилась переносная камера, словно в проблеск мгновенно родившейся, безумной надежды, впился взором в неподвижные черты.
Такой могла бы вырасти моя дочь…
Он понимал, что болен и почти безумен. Мир вокруг необратимо изменился, а он, потерявший точку опоры еще до роковой катастрофы, все падал, как дерево, лишившееся корней.
Обхватив голову руками, сжав пульсирующие виски, Хантер тихо произнес:
— Аргел… Можно отсоединить камеру?
Двое ученых подошли к комплексу аппаратуры, некоторое время осматривали его, затем Ипат присел подле Хантера.
— Мы вряд ли сможем ей помочь. Среди нас нет специалистов по крионике.
— Камеру можно снять с постамента? — словно не услышав его, вновь спросил Хантер.
— Снять можно. У нее автономный источник питания. Но зачем?
— Мы не бросим ее здесь.
— Хантер, мы даже не знаем, жива ли она. Груз только обременит нас.
— Я не сойду с места…
Его глаза светились решимостью. В тот миг Аргел впервые увидел этот упрямый, неодолимый блеск.
Отойдя в сторону, он посовещался с Глебом и Ипатом, затем вернулся.
