Я связался с секретарем имперской администрации, через которого обычно добивался аудиенций у Страдина или выходил с ним на связь.
– Александр Николаевич, у меня для государя срочные сведения особой важности. Речь идет о нескольких часах.
– Подождите, Даниил Андреевич. Я свяжусь с вами.
Я парю над центром города, стараясь не особенно удаляться от императорской резиденции. Это небольшой особняк, окруженный садом за черной литой оградой. Он кажется доступным и почти беззащитным, что является опасной иллюзией. Охрана, электронные средства защиты и слежения здесь не хуже, чем в центральном офисе СБК.
Секретарь связался со мной через полчаса.
– Через час у императора окно десять минут. Хватит?
– Да.
– Он ждет вас.
Часа мне хватило на то, чтобы перекусить в ближайшем кафе.
Солнце уже клонится к закату, бросая на скатерть вытянутые теплые прямоугольники света. С улицы доносится обычный городской шум. И я стараюсь сосредоточиться на солнечных бликах, белом шитье скатерти, мелких осенних цветах в маленькой вазочке и этом городском шуме. Чтобы отвлечься, чтобы успокоиться. Я на взводе после визита в СБК, как бы я там не держался, а мне предстоит еще один непростой разговор.
Страдин принял меня в том же роскошном кабинете, который еще по прилете на Кратос внушил мне отвращение своей официозностью.
– Прошу садиться, Даниил Андреевич, что у вас стряслось?
– Государь, через несколько дней будет атака метаморфов на Кратос. Нужно немедленно выслать флот к выходу из гипертоннеля. Возможно, мы еще успеем раньше.
Император побледнел.
– Откуда сведения? – резко спросил он.
– Преображенные видят будущее.
– Сон приснился?
– Да, – спокойно сказал я. – Но я еще ни разу не ошибался.
– Замечательно. На перстне связи есть генератор случайных чисел. Беретесь угадать последовательность?
– Сколько знаков в числе?
– Четыре.
– Сколько чисел?
– Десять.
Я кивнул, записал последовательность на перстень связи и скинул Страдину. Он хмыкнул.
– Тогда скажите мне, что я собираюсь сделать в ближайшие пять минут.
Я сосредоточился, видение пришло почти сразу, вспыхнув яркой картинкой.
– Благодарю вас, государь, – сказал я и поклонился.
– За что?
– За назначение меня принцем империи и малое кольцо.
Страдин усмехнулся.
– Бери!
Я отметил про себя, что он впервые обратился ко мне на «ты».
Он разжал руку. На ладони лежит золотое кольцо с камнем, напоминающим аметист.
– Сам наденешь, не девушка, – говорит Страдин. – На левую руку не надевай – плохая примета. Вдовцом окажешься – потеряешь страну. На правую, на средний палец. Перстень связи сними, его – на левую.
Я вспомнил руку Алисии без всяких украшений, но зато со следом от перстня на среднем пальце правой руки. Я решил тогда, что она вдова или разведена. Но обручальное кольцо носят на безымянном пальце!
Я надел кольцо и почувствовал контакт с Сетью. Малое кольцо – перстень связи.
– Устройство связи можно вообще выбросить, – сказал Страдин. – Но здесь тоже свои суеверия, вот, покойная императрица до последних дней носила, хотя почти им не пользовалась. Только для сугубо личных дел. Так что, как хочешь. Объявлять о назначении пока не буду, вернешься с победой – устроим торжества.
Я склонил голову.
– Бери флот, вам дадут старт, как только будете готовы, выводи корабли к гипертоннелю. Дай бог вам успеть!
Когда за мной закрылись двери страдинского кабинета, я связался со своими Преображенными и приказал им готовить флот. И только покинув дворец, решился связаться еще с одним человеком.
– Здравствуй, Даня, – ответила Алисия Штефански.
Я был рад уже тому, что она соизволила ответить.
– Госпожа Штефански, нам надо встретиться.
– Если ты обещаешь не пытаться выяснить, кто я.
– Хорошо, обещаю.
Наша встреча превратилась в прощание.
Я рассказал о допросе в СБК и разговоре со Страдиным.
Она взглянула на малое кольцо, усмехнулась.
– Что ж, поздравляю. Дал все-таки. Наверное, считает, что тебе недолго его носить.
– Может быть.
– Ну, что ж, со щитом или на щите!
Леонид Аркадьевич очень обаятельный человек. И работать с ним приятно. Ему трудно, он привык властвовать, а не подчиняться, и я стараюсь делать на это скидку. По крайней мере добился, чтобы его не обыскивали по семь раз в неделю. Все равно, ни в запрещенные вещи в его комнате, ни в подготовку им побега я не верю ни на грош.
Он взрослый разумный человек, и я не жду эксцессов.
После того мальчишества перед первым сеансом биопрограммирования он смог взять себя в руки и теперь спокоен и уравновешен. Даже пытается успокаивать других, и его слушаются.
Я составил психологическое заключение и предъявил ему.
– Прочитайте, Леонид Аркадьевич. Я сделал все, что мог.
Он сидит напротив меня в моем кабинете и просматривает бумагу. Устройство связи для него запрещено, к тому же это официальный документ, так что действительно на бумаге.
Его лицо светлеет, он почти улыбается. Я старательно отвел все нереалистичные обвинения на стандартном основании, которое обычно приводят психологи Центра: не было умысла на совершение преступления.
Увы, в конце Леонида Аркадьевича ждет неприятный момент, и я внутренне готов к бурной реакции.
Он уже дошел до того самого абзаца, не надо заглядывать в документ, по лицу видно.
– Вы действительно так считаете? – спросил он.
Не сорвался, не накричал. Хорошо. При предъявлении психологического заключения я частенько прошу охрану дежурить под дверью.
Я наизусть знаю, что там написано: «Лечение считаю необходимым, но его продолжительность сильно завышена судом. Полагаю, что пребывание в Центре может занять два-три месяца с последующим наблюдением в течение полугода и повторным осмотром через пять лет после освобождения для исключения возможности рецидивов».
Три месяца не детский срок. По группе А – это нормально. Леонид Аркадьевич у нас уже неделю и имеет представление о том, что его ждет. Пока ему приходилось общаться с биопрограммером по два раза в день и постоянно носить либо допросное кольцо, либо контактное. Это достаточно тяжело, но мы должны точно поставить диагноз. Теперь он думает, выдержит ли еще три месяца настолько жесткого психологического прессинга. Всех их это ужасает после первой недели.
– Да, я так считаю, – говорю я. – Будет немного легче. Вас не устраивает сокращение срока в восемь раз?
– Это не сокращение срока. К психологам не прислушиваются.
