Вода горячая! А в каких-то трех с половиной сотнях кэмэ свечной огарок за счастье. Но если вы думаете, что я в омерзении плюнул на все и с гордостью вышел, то вы не угадали. Да любой и каждый из нашего отряда сказал бы, узнав, где мне столоваться пришлось: «Давай, Петр Николаевич, и за нас кусочек съешь!»
Стою, значит, руки мою, думаю о своем. И никого не трогаю. Тут рядом со мной мужик пристроился, в гражданке. Костюм такой, как бы сказать… шикарный. Двубортный, цвета сурового, темно-синего, в мелкую белую полоску, почти незаметную. Такой ткани, наверное, в промтоварах не купить. И видно, что не на барахолке с рук приобретен, шит на вот этого именно мужчину, и сидит он на нем… Красота, короче. Из кармана нагрудного платочек выглядывает, в тон костюму. Галстук такой, что и руками страшно трогать, наверное. Что примечательно, носит он все не как что-то особое, а просто как удобную одежду. Умеет.
– Будьте добры, мыло передайте, – говорит он.
Я взгляд скосил немного. И правда, возле его рукомойника кусочек не лежит. Упал, может. Или прихватил кто на память, не знаю. Ну я и подал, не жалко. Он руки намылил, отдает мыло, а я говорю:
– Да у себя положите, какая разница, где хватать не будет.
Он улыбнулся и сделал по моему совету. Хорошее у него лицо. Умное. Но не как у профессора какого или академика, что на тебя как на вошь смотрит, потому что ты умных слов не знаешь, а как у соседского парня, который в школе хорошо учится, но с тобой после уроков в футбол гоняет.
Уже на выходе он вдруг протягивает мне руку и говорит:
– Давайте познакомимся. А то получается, что я вас, Петр Николаевич, знаю, а вы меня – нет. Меня Павел Михайлович зовут.
Я руку пожал, мужик вроде с виду правильный, в душу не лезет. Захотел познакомиться, мне не жалко. Может, он домой придет и расскажет, как с Героем Советского Союза беседовал.
– Очень приятно, – говорю я ему.
– Мне, Петр Николаевич, намного приятнее, поверьте. Что же, не буду вам мешать, надеюсь, до новых встреч, – ответил он и ушел.
Если честно, я через минуту и думать о нем забыл. Все потому, что Алеша Стаханов все же запустил аттракцион «летающая посуда». Обидно, конечно: кусок мяса (очень он вкусный) жаль, мне доесть не довелось, так как у меня на глазах он тоже отправился в полет.
Я быстро подошел к столу, схватил за руку Якова, говорю:
– Пойдем, а то и нас за компанию загребут. А мне по милициям отсиживаться некогда, у меня служба.
Он возражать не стал. Пошли мы к выходу. Увидел по дороге нашего официанта, дал ему десятку. Тот извиняться начал, предложил в другом зале нас посадить, чтобы мы поужинали спокойно. Но никто из нас продолжения банкета не захотел, вышли на улицу да и разошлись каждый в свою сторону. Даст бог, не последний раз свиделись.
* * *
Долго моя прогулка не продлилась. Только дошел до Кремля, как рядом тормознула серая эмка, за рулем которой был… ага, тот самый туалетный друг. Павел Михайлович. Он приветливо улыбнулся, кивнул на пассажирское место.
– Присаживайтесь, Петр Николаевич, подвезу вас.
– Что же… И знаете куда? – полюбопытствовал я.
– Я многое про вас знаю, – многообещающе улыбнулся Павел Михайлович. – А еще больше узнаю.
Звучит… неоднозначно как-то. Но что поделаешь? Я сел в машину, она медленно тронулась.
– Давайте я вам официально представлюсь. Так будет проще.
– Слушаю.
– Я начальник первого управления НКВД. Старший майор Фитин Павел Михайлович.
Мы проехали мимо постового, который, взглянув на номера машины, отдал честь.
– Мне ничего не говорит вся эта нумерация.
– Внешняя разведка. – Фитин косо на меня взглянул. – Так понятнее?
– Не очень.
– Эх, какой вы темный человек. Наш отдел готовит и руководит легальными и нелегальными разведчиками, которые работают за рубежом.
– Теперь ясно. А я тут при чем? Я сапер.
– Это же вы предложили товарищу Сталину идею с рассылкой почтовых бомб?
– Товарищ Фитин, а можно взглянуть на ваши документы? – Я напрягся.
– Да, разумеется.
Майор припарковался на улице Горького и достал из внутреннего кармана красное удостоверение. Я сверил фотографию, прочитал должность. Да, все сходилось.
– И это правильно! – многозначительно покивал Фитин. – В нашем деле не доверяй и проверяй. Плюс вам в личное дело, товарищ Соловьев. Так вот, Судоплатов сообщил мне, что такая бомба почти готова.
– Так и есть.
– Принято решение о запуске специальной операции по рассылке почтовых бомб по домашним адресам фашистских бонз.
– А что так резко? – удивился я.
Фитин замялся, протер руль руками.
– Вчера товарищу Сталину доложили детали гибели Зои Космодемьянской. Вы, наверное, не знаете… Фашисты зверски пытали и казнили нашу советскую девушку, которая попали в плен сто девяносто седьмой дивизии немцев. В ходе последних боев наши войска захватили документы штаба дивизии… Там обнаружились ужасные фотографии.
Вот же… Я чуть не выругался. Поменял, называется, историю…
– Принято решение об акции возмездия.
– Ну, мы сегодня постараемся закончить с бомбой, там почти все готово.
– Этого мало!
– Что же вам еще надо?
– Вы. И ваша супруга.
– Вера?
– Принято решение разослать бомбы из Швеции. Разом. Около ста сорока адресов. Работа большая, трудная… Но в Стокгольме у нас есть наша действующая резидентура в посольстве.
– Резидентура?
– Да. Предлагаю вам пройти подготовку в нашем управлении и отправиться в Швецию.
– Нелегально?
– Пока не знаю. Возможно, под дипломатическим прикрытием. Это решение будет принято позже. Кстати, во многом по результатам вашей учебы.
Я выпал в осадок. Вот это поворот!
– Но я был прикомандирован к комфронта. Что скажет Кирпонос? И зачем вам Вера?
– Семейные пары работают лучше. Вызывают меньше подозрений. С Кирпоносом мы все решим, оформим ваш перевод с сохранением званий в наркомат. Ну что? Хотите послужить Родине? Так сказать, на тайном фронте?
Тут я задумался. Серьезно так. Нет, ну какой из меня разведчик? Да и Веру тащить в Швецию… Она же врач! А в Стокгольме, поди, фашист на фашисте и фашистом погоняет. Ладно сам засыплюсь. А если и ее подведу под монастырь? Нет, надо отказываться. Или лучше сначала обсудить с женой?
– Мне необходимо посоветоваться с супругой.
– Разумеется. – Фитин врубил первую передачу, эмка мягко покатилась по снежным ухабам.
* * *
Дома по-прежнему пусто и неинтересно. Я даже чай не стал себе заваривать. Помылся под душем, что было все еще весьма непривычно, почистил зубы – и в люлю. Пробовал перед сном книжку почитать, но
