Кшатры подняли меня на ноги, пихнули к выходу.
– Госпожа, умоляю! – вдруг заорал Бакхи. – Возьми мою никчемную жизнь! И отпусти моего господина!
С неожиданной силой слуга-мертвец вырвался из держащих его рук, упал и пополз, извиваясь ужом, к лестнице. Это было так внезапно, что гвардейцы опешили, а Малати не на шутку струхнула. Она отпрыгнула на ступеньку выше и завизжала:
– Абха-а-ай! Убей эту пада-а-аль!
Бакхи продолжал ползти с невероятной для связанного по рукам и ногам скоростью.
– Отпусти-и-и! – выл он, пятная черной пеной, хлещущей изо рта, драгоценный мрамор пола. – Прокляну-у-у! Сме-е-еррррть!
Скорпион, как положено вожаку, очнулся первым. Выхватил акинак, метнулся к слуге, который демонстрировал чудеса изворотливости. Выглядел Бакхи при этом страшновато, словно и впрямь превратился в чудовищную змею. И еще эта черная пена, откуда она только взялась…
Скорпион сжал рукоять обеими руками, занес клинок над Бакхи, собираясь пригвоздить его к полу. Еще мгновение, и мертвец в самом деле станет мертвым. Медлить было нельзя. Я отпихнул стоящего справа конвоира, прыгнул к Абхаю. Со стороны это, наверное, выглядело комично, словно бег в мешках. Но присутствующим было не до смеха. Псица визжала, точно ее уже резали. Она попыталась убежать, но запуталась в подоле и рухнула на задницу. Сверху, испуганно тараторя, посыпались служанки. Бакхи увернулся от смертоносного укуса Скорпиона и вполз на нижние ступени. Я настиг Абхая и повалился вместе с ним.
Гвардейцы, наконец, очнулись от суеверного оцепенения, в которое вверг их Бакхи, бросились ко мне и к своему командиру. В это мгновение с грохотом распахнулись огромные, как портал храма, входные двери, кто-то заорал: «Шакахи!» и захлебнулся собственным криком. По мрамору холла зацокали копыта ездовых бактров. В воздухе засвистели арканы. Абхай пытался выбраться из-под моей туши, но веревочная петля захлестнула ему ноги, и прославленного Скорпиона поволокли прочь.
Чьи-то руки зашарили у меня за спиной. Пахнуло нечистотами.
– Это я – Хаш, повелитель, – забормотал над моим ухом неприкасаемый. – Это я открыл ворота!
Путы на руках ослабли, я перевернулся на спину, оперся ладонями о пол, сел. Золотарь, ловко орудуя ножом, разрезал веревки на моих ногах. Воняло от него нестерпимо, но сейчас было не до брезгливости. В господском холле царил бедлам. Шакахи, зловеще поблескивая металлическими собачьими головами, отлавливали гвардейцев. Кшатры отбивались. Самым упрямым псоглавцы стреляли по ногам. Товар нужно беречь, за мертвого солдата не дадут и гроша, а за живого, пусть и раненого, заплатят щедро. Кшатры – добыча редкая.
Лампады и благовония были затоптаны. Золотые свитки с неведомыми мне изречениями – сорваны, мраморное лицо статуи – забрызгано кровью. На постаменте прикорнул один из гвардейцев. Похоже, кто-то из шакахов выстрелил неудачно. Я поднялся, повернулся к лестнице. Малати не было, служанки уволокли ее от греха подальше. Хаш разрезал веревки на Бакхи, но тот лежал ничком, не шевелясь.
– Что это с ним? – спросил я.
– Берсерхия, повелитель, – отозвался неприкасаемый. – Боевое безумие. Бакхи – бывший брамин, чему их только не учат…
– Ладно, – отмахнулся я. – Потом расскажешь… Где Сита?
– Они подняли ее из ямы и вместе с твоим сыном, повелитель, держат в комнатах для прислуги.
– Показывай!
Я подхватил оброненный Абхаем меч и поспешил вслед за золотарем, который на четвереньках, словно обезьяна, запрыгал вверх по лестнице. Мы ворвались во внутренние покои – оба грязные и вонючие, словно демоны, вырвашиеся из Обители мертвых. Хотя я не отсиживался в выгребной яме, как Хаш, но извозился в пыли и крови и поэтому был страшен. Оказалось, что в доме Урии полным-полно маленьких, набитых коврами, мебелью и разной рухлядью комнат. Мы мчались через их бесконечную анфиладу, снося двери, если они оказывались запертыми, сбивая с ног всех, кто не успевал убраться с дороги. А народу в этих комнатушках оказалось предостаточно. Полуодетые и совсем голые женщины, разнежившиеся на подушках, толстобрюхие мужики, возлежащие у кальянов и ссутулившиеся за игровыми столиками. Сладковатый запах гашиша, потных тел и вина. Тусклые взгляды, распяленные рты, хохот и визг.
За фешенебельным фасадом и впрямь скрывалось гнездилище, но мне было на это наплевать. Я перестал быть асуром Лазаром Избранником, я даже перестал быть промышленником Сандро Урией, я стал Шакаджи Неукротимым. Ревущим огнем. И всякого, кто пытался преградить мне путь, я сметал ударом меча…
Вдруг Хаш остановился и знаками попросил меня замереть и прислушаться. Мы застыли посреди длинного коридора с рядом обшарпанных дверей, стараясь унять шумное дыхание. Наконец стали различимы голоса. Мужской, женский и детский. До сих пор дети в доме Урии нам не встречались. Мужчина говорил громко и властно, но слов его было не разобрать из-за детского злого плача и женского крика. Золотарь указал на самую дальнюю дверь: там! Я перехватил рукоять акинака поудобнее и рванулся вперед. Я не сомневался, что это кричат от боли и ужаса Сита и ее сын.
Филенка хрустнула под моим плечом, дверь сорвалась с петель. Я влетел внутрь.
В комнате было темно и душно. Огонек одинокой светильни бился, задыхаясь, где-то под потолком. Мое появление заставило умолкнуть всех троих. Три пары блестящих глаз уставились на меня из полумрака.
– Сита! – сказал я.
– Господин мой, – отозвалась она слабым голосом. – Ты пришел… Они сказали, что ты мертв, но я знала…
Я рванулся к рабыне, но мужчина преградил мне путь. Он был почти одного со мной роста, но уже в плечах. И он не был вооружен. Поэтому я просто отшвырнул его в сторону. Послышался слабый всхлип, и человек пропал в углу, задрапированном занавесками. Я шагнул к Сите, силясь разглядеть, что с ней. Она лежала, откинувшись на подушки, уставясь на меня большими темными глазами, выделяющимися на бледном лице. Я наклонился.
– Сита, – сказал я. – Что с тобой?
– Они били меня, любимый, – проговорила она срывающимся шепотом. – Они хотели узнать о тебе… Я им все рассказала… Они грозились убить Лочана… Нашего первенца…
Я зарычал, кинулся в угол, где скрылся неизвестный. Рванул тяжелую занавеску. В комнату ворвался ослепительный свет Глаза. Мне пришлось зажмуриться. Я отвернулся от окна и услышал предостерегающий детский крик. Наудачу полоснул акинаком на уровне плеча, но никого не задел. Послышалась какая-то возня, что-то обрушилось. Кто-то коротко хакнул. Я открыл глаза, всмотрелся сквозь пляшущие огненные пятна. Прямо у двери с пола поднимался молодой мужчина, в руке его был нож, с острия которого капала кровь. Мужчина дико уставился на меня, отшвырнул клинок и бросился бежать. В мгновение, когда взгляды наши встретились, я узнал его. Это была не слишком удачная копия меня самого. Вернее – Сандро Урии. Его сын. Паршивый Сорванец, имени которого я до сих пор не знал.
