Памятуя, что гуртом и батьку бить сподручней, мы навалились на «обезьяну» разом. В яме было тесновато, но хуги с его габаритами приходилось куда хуже, чем нам. Я изловчился сделать ему подножку, кто-то пихнул его в грудь. Вонючая гадина опрокинулась на спину и начала двигать лапами, будто крутила велосипедные педали. Подступиться к ней было невозможно.
Я вспомнил о втором «стручке», и моя «катюша» не подвела. Реактивная струя ударила в хуги, споры облепили его, превратив в огромный красный ком. Визг твари перешел практически в ультразвук, мне заложило уши, а потом неожиданно настала тишина.
Чудовище сдохло.
– Эй! – крикнули сверху. – Живые есть?
Был полдень. Обычный, пасмурный, брат-близнец остальных. Серый, унылый, паскудный. Время остановилось, стрелки в часах прилипли к одному месту. Так бывает, когда нечем заняться и лишь скука заполоняет абсолютно все на свете. Я лежал на спине, не шевелясь, будто мумия. Перемена позы была для меня воистину стахановским подвигом. Смертная тоска овладела мной, убивая радость к жизни. Хотя чему, собственно адоваться? Все шло не так.
Похмелья не было, хотя на грудь пришлось принять воистину лошадиную дозу спиртного. Голова не болела, тело было послушным, с координацией движений никаких проблем. Организм на удивление легко перенес алкогольную интоксикацию. Раньше после пьянки приходилось страдать, причем отходняк мог длиться минимум сутки.
Если бы не проклятая депрессия…
Дэн дрых на своей койке, безбожно храпя и причмокивая губами. Больше никого в нашей комнате не было. Последние гости, пошатываясь и держась за стенку, ушли на рассвете. Дольше всех продержался Марчелло, но и он в итоге сломался, отправившись на боковую. Стоит отметить, что нюх у мужика, или как по-другому следует называть пресловутое шестое чувство, был отменный. Марченко несколько раз пытался пробить меня на откровенность, явно догадываясь, что я вернулся не с пустыми руками. С большим трудом удалось убедить его в обратном, но даже перед тем, как свалить, Марчелло продолжал нашептывать мне на ухо о процентах и комиссионных. Цацки мы с Жуком поделили. Свои я еще не продал, но ушлый сосед по общаге был последним, к кому я с этим рискну обратиться.
После его ухода мы остались разгребать последствия устроенного трамтарарама. Все, что можно было загадить, загадили. Наша с Лехой комнатушка превратилась в хлев. Сил хватило лишь на то, чтобы открыть окна и проветрить помещение, однако запах водки, сигарет и мужского пота впитался в каждый миллиметр пространства.
На уборку мы забили, справедливо решив, что порядок навести никогда не поздно. Оставили все как есть до лучших времен.
Стол был заставлен пустыми бутылками, открытыми консервными банками – короче, всем, чем удалось разжиться в чипке или выписать с продовольственного склада (с последним очень помог старый приятель Гидроперита – прапорщик-армянин с маршальской фамилией Баграмян).
Пьянка длилась почти трое суток. Сначала отмечали благополучное возвращение, потом мы проставлялись за окончание стажировки, немного погодя действо переросло в обычную попойку без повода.
Начальство расщедрилось на недельный отпуск. Таким довольным мне Батю еще не доводилось видеть. Комбриг был нормальным мужиком, однако отношения с подчиненными строил исключительно по уставу. А тут… вызвал к себе, обнял, пообещал представить к правительственным наградам и, самое важное, – дал семь суток отдыха и выписал премиальные. На них-то мы и накрывали поляну.
Радость Бати объяснялась элементарно – нас уже записали в без вести пропавшие, никто не ожидал, что мы вернемся, и не просто вернемся, а как триумфаторы, после успешно проведенной операции, в результате которой удалось выручить целую ораву яйцеголовых.
За учеными выслали вертолет, счастливый Баталов долго тряс каждому из нас руку. Жук как-то незаметно исчез из поля зрения, но академик не сильно расстроился. С потерей аспиранта он успел смириться заранее.
Как-то само собой получилось, что никто не упоминал о капитане-особисте, немного погодя с нас даже взяли кучу подписок о неразглашении. Капитана словно в природе не существовало.
Половина отпуска пролетела в алкогольном угаре. Была у меня мысль навестить Иришку, но я отгонял это желание прочь. Не хватало храбрости, девушка казалась недосягаемой вершиной.
Внимание привлек зуммер, сработал мой КИП. Что бы это ни было, пришлось поднести устройство к глазам.
На экране высветилось короткое сообщение от особиста. Жуку вдруг экстренно захотелось со мной увидеться. Сначала я решил, что ему вздумалось переговорить насчет цацек. С другой стороны – эту тему мы уже перетерли. Если капитана обуяла жадность и он решил пощипать мою долю, его все равно ждал бы облом. Примерно в таком духе я ему и ответил. Тут же на КИП пришло еще одно сообщение. Жук вызывал на серьезный разговор, гарантируя, что цацки тут ни при чем. Дела службы, заверил он. Ничего не оставалось делать, как переодеться, стараясь не разбудить Дэна, и выйти из общаги.
На улице маячили две крепкие фигуры в надвинутых на глаза капюшонах плащ-палаток. Лица этой совсем не сладкой парочки были мне незнакомы. Как выяснилось, это по мою душу.
Убедившись, что я тот, за кого себя выдаю, они повели меня на вертолетную площадку и посадили в вертушку, в которой не было никого, кроме молчаливого пилота. За все время полета он даже двух слов не сказал.
Погода была неважной: дождь, сильный ветер, отвратительная видимость, но мне, похоже, пришлось иметь дело со спецом, туго знавшим свое дело. Машину покачивало, бросало из стороны в сторону, однако ничего страшного не происходило. Мы продолжали лететь как ни в чем не бывало.
Лететь… Вот именно! Мне льстили такие знаки внимания. Не за каждым егерем будут гонять вертолет, тем более в непогоду.
Сели мы через час на маленьком аэродроме, расположенном прямо в тайге, между холмами. Как только вертолет приземлился, к нему сразу же подошел человек в защитном комбинезоне. На плече у него висел автомат. Человек помахал рукой, приглашая выйти.
Он же привел меня к панельному домику, стоявшему чуть поодаль.
У входа топтался часовой – парень моего возраста, одетый явно не по форме и довольно непривычно: странной расцветки маскхалат, разгрузка, зеленый шлем-сфера, на лице чуть приподнятые черные стрелковые очки. И егеря, и «вованы» одеваются иначе.
Увидев моего сопровождающего, часовой посторонился, освобождая путь.
Комната в доме была всего одна, в ней жили и готовили еду на маленькой газовой плитке. Помещение обогревалось печкой-буржуйкой. Накурено – хоть топор вешай.
