Дасенлин вообще никто не знал о Вьисендо, а здесь уже краем уха, да слышали. Значит, там, в этих лесах, кто-нибудь даже сможет указать, где живёт засранец. Но перед этим надо будет выкачаться, конечно.
— Как ты думаешь, как долго нас здесь продержат? — спросила Люнь.
Вопрос был неожиданным, так как это я должен был спрашивать, сколько нас здесь продержат. Люнь обычно же не имела привычки тосковать в любой сложной ситуации, потому как так или иначе она всегда оставалась в ней лишь молчаливым наблюдателем, который мало что мог изменить.
— Не знаю. Но… если нас выпустили со стула уже через три недели, значит, здесь мы можем провести или столько же, или месяца три.
— Месяца три… — протянула Люнь.
— Что-то не так?
— Нет, но… я просто… — она вздохнула. — Не пойми меня неправильно, я… мне…
— Тебе здесь тяжело морально, — догадался я.
Она взглянула на меня с грустной мордашкой и кивнула.
— Это напоминает мне о моей тюрьме, — пояснила призрачная подружка. — Будто я вернулась опять в вечную тьму. И… не мне плакаться, ведь тебе сложно приходится в первую очередь, но всё же я чувствую опять это давящее чувство.
— Но теперь-то ты не одна, — улыбнулся я и лёг на кровать, которая представляла из себя простые деревянные доски. — Иди сюда, — похлопал я рядом.
Она на мгновение задумалась, но легко спланировала и улеглась рядом. Но как призрак.
— Можешь стать опять физически ощущаемой?
— Да, но…
Да, но на это ей требуются силы, знаю.
И всё же я почувствовал её вес, как её голова давит мне на плечо, как тело прижимается ко мне, и даже дыхание, хотя она призрак и в принципе может не дышать. И вот эту призрачную тушку я и прижал к себе крепко-крепко.
— Чувствуешь?
— Объятия?
— Ага.
— Да, чувствую.
— Это лишь значит, что ты не одна, а это не те же самые подземелья, где ты обитала, понимаешь?
— А всё равно грустно, — вздохнула она, прижавшись поближе.
И вновь пошло томительное ожидание, когда ко мне приходили, приносили уже три раза в день еду, и каждый вечер забирали ведро, чтобы вернуть пустое. Здесь не было ни окон, ни щелей, через которые мог бы попасть свет, разве что над самым потолком над дверью была небольшая решётка, за которой светил факел, давая хоть какой-то свет.
Теперь время в тюрьме шло легче. Я мог сидеть дня два или три, медитируя, иногда прерываясь на туалет или чтобы закинуться едой. И стал при этом замечать, что при медитации уже и голод не мучает, и жажда, от чего мне иногда приходилось себя отдёргивать, чтобы не забыть подкрепиться и не сдохнуть. И всё же всё моё внимание было приковано к штурму первой ступени, которая была наиважнейшей на этой стадии.
Да, я хуже по всасыванию Ци, но зато я теперь более усидчивый и немного раскрыл перед собой тайны культивирования. Хотя будет кора, если это вообще всем с пелёнок известно, а я тут жопу рву.
Ну, в любом случае я хотя бы пытался.
Когда моя отсидка была в самом разгаре, ко мне пришла в гости Сянцзян. В отличие от меня, грязного, худого и вонючего, она выглядела как само воплощение женской красоты, начиная от её невесомых одеяний до движений и запаха (про лицо можно и не говорить).
— Сянцзян, — улыбнулся я. Это был, наверное, единственный человек, которому здесь были рады. Ну, то есть в моей камере.
— Прости, что долго не заходила, — она огляделась, после чего присела на кровать, не сильно смущаясь её чистоте. Не то чтобы я срал на ней, но, судя по цвету, это могли делать другие до меня. — Жаль, что так вышло.
— Ну, могло быть и хуже, — пожал я плечами. — А теперь я могу походить по камере и помедитировать.
— Я поговорю с мужем. Он уже должен уяснить, что подобное — не выход, не говоря уже о справедливости.
— Я не думаю, что это слово вообще существует в этом мире, — пожал я плечами. — Что вообще здесь есть такое слово, как и честь, и благодарность.
— Я… я не должна говорить о нём плохо, он волнуется о клане и нас.
— Да я понимаю.
Я понимаю, всё отлично понимаю, но мне как-то от этого не легче. Потому что это можно увидеть наглядно на такой ситуации:
Ты смотришь со стороны, как чел жертвует сотней людей ради тысячи, и думаешь — норм, всё правильно сделал, спас тысячу, пожертвовав сотней. Выбрал спасти как можно больше людей.
Тут же ситуация, ты смотришь, чел жертвует ради тысячи, среди которых ты, и думаешь — отлично, он герой, сделал трудный выбор, но нас-то больше, а их всего ничего. Логично спасти нас.
И последняя: ты смотришь, чел жертвует ради тысячи сотней, а ты, сука, в этой самой в сотне, и такой смотришь и думаешь — ну ты и сука, кто тебе вообще права дал решать, кто сдохнет, а кто нет, мы чё, не люди?!
Так что да, этот глава действует ради клана, боится, что это всё вскроется, начнутся проблемы и так далее, но мне от этого не легче, так как я нахожусь по другую сторону баррикад и охереваю, насколько это несправедливо.
— Может ему стоит меня просто отпустить? — спросил я.
— Он боится, что это всё вскроется, а так ты под присмотром и уже никуда не денешься. Никто не узнает.
— Так может ему забросить удочку про Бао? Что это Бао всё устроил? — предложил я. — Никто ведь не знает точно, кто убил тех людей, верно?
— И как ты это сделаешь? — спросила она.
— Да очень просто. Смотри. Меня искали по особенному мечу, который заинтересовал тех первых, кто напал на меня. Но если меня заменить на него, ведь никто не знал, как я выгляжу, до того, как Бао не настучал на меня.
— Настучал?
— Забей и смотри. Моя версия произошедшего: те придурки из изумрудной секты встретили Бао на руинах и увидели… как он чем-то занимается. Заинтересовались, подошли поближе и увидели его удивительные летающие мечи. Он их убивает как свидетелей, но последний выживший сбегает и описывает его летающие мечи. После этого Бао находит его и убивает, как свидетеля. Всё, о нём известно лишь то, что у него были удивительные мечи. После этого история того, как он использовал меня, а под конец в отместку, что я не отдал ему свиток и не дал себя убить, он все свои
