знал о деятельности своего помощника, ведь свидетелей приказам не было. Осталось только сделать так, чтобы помощник молчал. А сделать это можно только одном способом, который в данный момент профессору был недоступен.
Автозак подкинуло на очередном ухабе, и профессор тихо выругался. Привыкший к совершенно другому отношению к собственной персоне, он бесился, столкнувшись с подобным небрежением к его статусу. Но на охранявших его бойцов все его фырканья и ругань не производили ровно никакого впечатления. Привычно придерживая автоматы на коленях, бойцы молча сидели на откидных лавках и словно дремали, пока пристёгнутый наручниками профессор пытался занять более удобное положение.
Наконец, машина остановилась, и в замке загремели ключи. Железная дверь распахнулась, и старший, перебросив ключи одному из бойцов, скомандовал:
– Выводите эту сволочь. Приехали.
Привычным жестом отомкнув дверь клетки, боец ловко проскользнул в камеру и, дождавшись напарника, отстегнул браслет. Заведя арестованному руки за спину, он снова сковал его и, выскользнув к выходу, скомандовал:
– Вперёд.
Оставшийся рядом с арестованным боец ловко просунул свою руку под наручники и, согнув профессора пополам, потащил к выходу, одновременно придерживая его за шиворот. Шипя и ругаясь сквозь зубы, Лихтман засеменил к выходу. Не останавливаясь, боец вышвырнул арестованного на улицу, где его тут же подхватили ещё два бойца. Остальные, выскочив из машины, взяли оружие на изготовку, словно в любой момент ожидая нападения.
Профессора втащили в какое-то здание и, не давая опомниться, поволокли куда-то вниз. Будучи согнутым пополам, Лихтман не мог толком сориентироваться, но в мозгу складывалось стойкое убеждение, что в этом месте он уже бывал. Профессора втащили в камеру и, усадив на стул, снова пристегнули. На этот раз, словно для разнообразия, не расковывая. Отдышавшись, Лихтман пошевелил руками и, убедившись, что статус-кво остался прежним, выжидательно уставился на зеркальное стекло.
Минут через десять дверь открылась, и на пороге появились сразу двое. Уже знакомый профессору майор и худощавый, жилистый полковник с жёсткими серыми глазами. Майор остался стоять у входа. Усевшись за стол, полковник быстро пролистнул принесённую с собой папку и, небрежно бросив её на стол, мрачно спросил:
– Значит, говорить вы, профессор, не желаете?
Сообразив, что в ход пошла тяжёлая артиллерия, Лихтман пожал плечами и, собрав в кулак всю имевшуюся в наличии наглость, ответил:
– Я уже всё сказал. Всё мною сделанное это государственный проект, а не сельская самодеятельность в колхозном клубе. Все деньги были потрачены строго по необходимости.
– А разве кто-то говорил про деньги? – с интересом спросил полковник. – Меня интересуют вовсе не деньги, а то, что данные по вашему проекту оказались в руках у нашего потенциального противника. И вот этот вопрос требует тщательного изучения. Так что, чем деятельнее будет ваше сотрудничество, тем быстрее вы избавитесь от нашего внимания. Скажу больше. Если, паче чаяния, ваша невиновность не оставит у меня никаких сомнений, я принесу вам свои самые искренние извинения. Публично. А пока с вами будут обращаться так, как положено обращаться с преступником в военное время.
– А разве презумпцию невиновности в нашем государстве уже отменили? – иронично усмехнулся профессор.
– Мы не полиция и не прокуратура. Мы военная контрразведка. Так что подобные глупости нам просто чужды. В общем, или вы нам со всем усердием помогаете, и тогда выходите на волю, или сидите в камере и ходите на допросы в любое удобное для нас время. А что такое допрос, вы уже почти знаете, – добавил полковник, выразительно покосившись на стоящего рядом майора.
– Почти? – растерянно переспросил Лихтман.
– А вы думали, что лёгкое знакомство с кулаками майора дало вам полное представление о подобном способе общения? – иронично усмехнулся полковник. – Вынужден вас огорчить, профессор. Это было только лёгкое вступление. Иногда, в особо сложных случаях, мы вынуждены применять очень жёсткие меры. И поверьте, меры эти не всегда безопасны для здоровья. Скорее, наоборот. Так что не доводите до крайности. В противном случае мне придётся приносить извинения трупу. Согласитесь, глупо оставлять в живых человека, прошедшего такую обработку.
– Вы не посмеете применять пытки! Это преступление против человечности! – истерично выкрикнул профессор.
– Вы даже не представляете себе, профессор, сколько всего мы смеем. И не по причине вредности характера, а по служебной необходимости. Как говорится, работа такая. А что касаемо человечности, то не вам о ней говорить. Достаточно просто вспомнить, что вы сделали с кучей хороших парней. Так что, будем сотрудничать, или майору начинать обработку?
– К-какую обработку? – от страха Лихтман начал заикаться.
Испытать побои, которые он с трудом перенёс в прошлый раз, профессор совсем не хотел. Увидев, как седой майор деловито снимает китель и закатывает рукава, одновременно разминая кулаки, Лихтман попытался отодвинуться подальше, но стул оказался прикручен к полу. В итоге, чуть не упав на пол, профессор скорчился в позе эмбриона, с ненавистью глядя на полковника. Ответив ему мрачным, твёрдым взглядом, полковник не спеша поднялся и, повернувшись к майору, сказал:
– Начинай. Захочет говорить, пришлёшь кого-нибудь. Я пока чаю попью. Заодно и остальных фигурантов проведаю. Может, кто уже и сам сотрудничать захотел. Не все же такие упёртые.
Кивнув, майор проводил командира взглядом и, повернувшись к профессору, пропел, едва не облизываясь:
– Ну, вот и славненько. Наконец-то мы с тобой, тварь очкастая, одни остались.
– Это всё Марков! Марков! Это он мне приказал! – не выдержав напряжения, завизжал профессор.
Профессор не мог знать, что перед допросом полковник внимательно изучил его психологическую карту и, выбрав необходимый для разговора тон, специально вогнал его в нервное напряжение, чтобы выбить из душевного равновесия. Презрительно усмехнувшись, майор ухватил железными пальцами профессорский нос и, выкручивая его в сторону, спросил:
– Значит, говоришь, готов сотрудничать?
– Да, да, готов, – прогундосил Лихтман, чувствуя, как хрустят позвонки в шее.
Хватка у майора была поистине стальной. Отпустив обвиняемого, майор шагнул к зеркалу и, постучав в него согнутым указательным пальцем, громко произнёс:
– Клиент всё осознал и очень хочет жить. Так что дробилку для пальцев пока можно не распаковывать.
Шмыгая носом, профессор пытался понять, что в этой фразе шутка, а что говорится всерьёз. Дверь снова открылась, и на пороге появился всё тот же полковник. С интересом покосившись на майора, он присел к столу и, положив подбородок на кулаки, приказал:
– Рассказывайте, господин профессор. Я вас внимательно слушаю.
– Что именно я должен рассказать? – уточнил профессор, шмыгая носом.
– Всё, друг мой. Всё. От начала и до конца. Кто начал этот проект, кто приказал вакцинировать бойцов спецназа, а главное, кто, где и как передавал результаты вашей работы агентам противника. Я жду.
– Но я ничего этого не знаю. Ко мне пришёл генерал Марков, поставил задачу и взял на себя все заботы по обеспечению проекта всем необходимым. Это он приказывал присылать подопытных и тщательно отслеживал результаты. Я могу отвечать только за ход эксперимента.
