– Пройти тут нельзя, разве ты не понял? Здесь не ходят… Да… – Сиплый звук низкого его голоса немного напрягал, да и отсутствие башки…
– Честно сказать, – я почти шептал, такое благоговение и страх на меня навалились, – я и не собирался сюда идти…
– Очень зря, очень зря, – проговорил памятник, – ты только боишься… Вспомни о своих возможностях – разве это не дает тебе права? Разве так втречают ИСТИНУ? Разве ты этого хотел?! Поклонись высшему… Высшему себе…
Голос его внезапно стал таким бархатным, уверенным и спокойным, что я враз захотел забыть обо всем – меня давно тут все напрягает, я просто устал и просто хочу, чтобы мне все объяснили…
Я сделал первый шаг… Затем еще и еще… Меня тянуло к этой фигуре, я хотел согреть ее бронзовый холод, чтобы она, фигура, поняла, как хорошо быть теплым…
– Подойди ближе… – попросила фигура.
Я с удовольствием, не замечая, что спотыкаюсь о «колючку», шатаясь, перебирая ногами, продвигался вперед…
– Странный, не ходи… – Я услышал этот слабый голос сзади, словно шелест ветра: скорее всего, это был Гарольд, но мне плевать…
– Еще ближе… – пробасила фигура, и я так обрадовался, что она хочет моего присутствия, – я припустил, спотыкаясь, к кучам мертвых тел…
– Вот… – удовлетворенно заметил памятник. – Еще немного…
– Спасибо тебе, – прошептал я с облегчением. – Спасибо тебе, что ты пришел! Спасибо тебе… Наконец-то это ты…
По щекам моим текли слезы, и я продолжал идти вперед.
– Я так устал, господи… Я так устал… – продолжал я лепетать.
– Теперь ты отдохнешь, – послышался мне рокот бронзовой статуи.
На душе моей стало легко и свободно – так сильно, что я рассмеялся…
– Ты же понимаешь, что достоин большего? – продолжал голос. – Ты же понимаешь, как ты страдал за людей?
– Да, господи! – благодарно шептал я. – Да! Я ждал тебя!
Вот и выросли в моих глазах тусклые клепаные очертания, и стало все ровно и спокойно…
– Но горе тебе! – раздался гневный окрик. – Кого ты привел к нам???
Рука с разводным ключом, громыхнув металлом, вытянулась влево: с 39-й улицы в боевом порядке, лязгая гусеницами, въезжали старинные танки с вытянутыми башнями, скошенными по углам.
Сияли потертые красные звезды на орудийных башнях. На броне сидели монахи в пестрых одеждах. Они, кувыркаясь, спрыгивали с танков, разбегаясь в разные стороны, складывая руки в замысловатых жестах. А глюки вздрогнули, словно в газовом мареве, и стали съеживаться, уменьшаясь в размерах…
– Селиванов!!! – крикнул кто-то, а я потерял сознание, и меня обволокла темнота…
– Кто ты такой?! – строго спросил меня звонкий девичий голос.
– Уже не знаю… – Я отвечал, не открывая глаз, потому что чувствовал себя тяжко, и было ощущение, что лучше их (глаз) не открывать.
– Нет, ты должен знать, кто ты, – упрямо и с некой претензией повторил голос, делая ударение на слове «должен».
Голос был высоким и немного дрожащим, который в словах как-то капризно растягивал гласные звуки.
Я почувствовал себя легче, руки и ноги меня слушались, вот только веки я открывать отказывался просто на уровне инстинктов.
Я подтащил под себя руки и привстал на локтях с закрытыми глазами. Подо мной было что-то натянутое и матерчатое. Жарко.
– А папа говорил, что кто с закрытыми глазами – тот болеет…
Я резко открыл глаза, и… Ярко-красная пелена век сменилась мощным желто-голубым светом.
Я лежал на песчаном пляже возле морского побережья. Подо мной был белый в синюю полоску шезлонг, а темная лента моря, ребрящаяся барашками волн, уходила за горизонт. В моих руках тлела сигарета, а на лбу восседали солнцезащитные очки. Кожа моя лоснилась антизагарным кремом, и, как это ни странно, пляж был пуст, хотя все курорты на Земле сейчас переполнены тысячами страждущих.
Никакой маленькой девочки я рядом не увидел, хоть и заметил на песке вмятины от следов.
Вдали кричали чайки, и с тяжелым жаром прогретого воздуха доносился шум морской воды, пенящейся на песке.
– И все же: кто ты такой? – вновь раздался над левым ухом резкий высокий голос девочки.
Я быстро повернул голову, да так, что хрустнули позвонки, – вновь никого.
Поглядев в голубую бездну неба, я обнаружил белесый росчерк перистого облака.
– Тебе не кажется, что это облако похоже на змею, кусающую себя за хвост? – спросил я для поддержания беседы с невидимым ребенком.
Чувствовал я себя глуповато, поэтому и говорил глупости – а что прикажете делать?
– Это он и есть, – ответила девочка уже тише. – Вот скажешь тоже…
Я почему-то начал раздражаться.
– Девочка-девочка, – сказал я тоном, которым обычно говорят: «А кто это у нас такой красивый?» – Только что в меня стреляли… Шел бой, гибли люди… Потом пришли какие-то облачные парни – начался полный маразм… Скажи мне, девочка, если хочешь со мной говорить вообще: зовут-то тебя как?
– Алиса, – последовал незамедлительный ответ.
Мне показалось, что следов на песке стало больше.
– Скажи мне, Алиса, – спросил я с неким издевательским любопытством, – а сколько тебе лет?
– Пять тысяч триста сорок четыре. – Было ощущение, что ребенок отвечает заученный в школе урок.
Кажется, я подавился, вдыхая резкий аромат морского ветра.
– Так вот скажи мне, милая, – продолжил я, откашлявшись, продолжая озираться по сторонам, – разве это не бред – то, что сейчас происходит?
– Бред конечно же, – с готовностью ответила девочка. – А ты что, сам не понял?
Петля полупрозрачного облака стала увеличиваться, а в его центре небо начало темнеть, возникло некое движение, сверкнули две искорки – появилось человеческое лицо… До боли знакомое… Это же…
– Вставай, Странный, – произнес мастер Ши Ян. – Вставай, соберись… Не то останешься тут насовсем…
– Слушай! – вырвалось у меня. – Я несколько лет не был в отпуске! При всем моем уважении к вам, настоятелю… Блин… Что мне, на море нельзя отдохнуть?!
– Дэн, – спокойно и мягко произнес настоятель. – Оглянись вокруг: какое море? Откинь покров Майи…
– Да ну вас на фиг… – Я пытался изо всех сил удержаться на этом прекрасном и теплом пятачке пляжа.
Ши Ян промолчал, и лицо его стало удаляться, открывая в центре облака панораму событий: вокруг носились глюки всех мастей и оттенков. Маленькие фигурки монахов в пестрых одеждах извивались в неких сложных движениях, будто танцуя. Они кувыркались, ходили колесом, двигали ладонями, синхронно выбрасывая ноги и приседая. Молнии и шары, посылаемые глюками, отталкивались от них, а селивановские «тридцатьчетверки» изрыгали огонь из своих семидесятишестимиллиметровых стволов… Дымные образования побледнели и расплылись над площадью, на которой выстроились в боевом порядке пехотинцы в разнообразной форме, с различным диковинным оружием…
