Однако очень скоро обнаруживается, что та информация, которая содержится в моей голове, имеет свойство быстро иссякать.
Нельзя ведь вспомнить каждый день своей жизни. Ярких событий в жизни каждого, пусть даже самого выдающегося человека обычно немного, и именно они оседают в нашей голове. А девяносто девять процентов идут в оперативную память, в «свалку» мозга, откуда безжалостно вычеркиваются новыми впечатлениями или опускаются на самое дно подсознания, откуда извлечь их можно лишь с помощью гипноза.
Что же касается размышлений, то рано или поздно, надоедают и они. Потому что нельзя все время думать об одном и том же. Видимо, в мозгу человека есть не-г кий природный ограничитель, который не дает личности зацикливаться на одних и тех же мыслях, поскольку это грозит утратой рассудка. А думать о разном не получается по той причине, что человека волнует лишь то, что происходит с ним в данный момент.
Видимо, поэтому все чаще, сидя на жестком и холодном, несмотря на жару снаружи, бетонном ложе, я ловлю себя на том, что в голове нет ни единой мысли. Время как будто остановилось, и я физически ощущаю его вязкие, удушающие объятия.
Его надо убить, как своего злейшего врага.
Исходя из этого я изучил камеру до мельчайших деталей. Те, кто сидел здесь до меня, наверное, тоже мучились, не зная, чем заняться. То тут, то там на стенах из-под неоднократных слоев краски проступают еле заметные надписи, выцарапанные подручными предметами или просто ногтями. Большей частью это имена, фамилии и клички людей, сидевших в этой камере, а также даты и количество дней, проведенных в заточении. Причины ареста излагаются реже. Нетрудно догадаться, почему: чтобы даже вкратце изложить суть любого дела, требуется слишком много места.
Потом я убеждаюсь, что кое-кто из моих предшественников мне известен.
«Антон Скобарь ничего не крал!» – начертано на стене почти у самого пола.
Крик души.
Почему-то теперь я ему верю.
Прижавшись затылком к ледяному бетону, я восстанавливаю в своей памяти то, что успел узнать о студенте, превратившемся в Спящего. И пытаюсь представить его в этой камере, мечущегося от стены к стене, кусающего губы от бессильной ярости и от отчаяния, не знающего ни сна, ни покоя до тех пор, пока его не сковала Спячка.
Стресс ли был причиной того, что Антон стал Спящим? Или нечто другое? Но что именно?
Если даже допустить, что Спячка представляет собой инфекционное психическое заболевание, то заразить Антона здесь, в этом каменном мешке, не мог бы никто. Значит, остается предположить, что он был доставлен сюда уже будучи зараженным страшным рукотворным вирусом? Сколько же может длиться инкубационный период? Несколько дней? Месяц? Или его продолжительность измеряется годами?..
Но однажды детонатор, внедренный в организм носителя, срабатывает, и человек погружается в сон. Сон замедленного действия. Потому что Спячка и в самом деле похожа на обычный сон, но протекающий так, словно время для Спящего замедлилось во много раз. И никто не ведает, когда Спящий проснется и каким он будет после пробуждения.
Нет, кое-кто в мире, похоже, это знает. Например, Игорь Шепотин…
Теперь, когда он отрекся от меня, я, как это ни странно звучит, успокоился.
Потому что мне многое стало ясно.
Достаточно вспомнить операцию «Живая библиотека», чтобы понять, что уже тогда Игорь действовал не как инвестигатор. Проникнув в генофондовую пещеру, он совершил открытие, которое было настолько важным, что оправдывало любые способы и средства. Во всяком случае, в глазах Игоря. Он решил, что этим открытием нельзя делиться ни с кем и в последующем неуклонно следовал этим курсом, симулировав потерю памяти перед своими коллегами и начальством.
Тем не менее в пещерах ему удалось лишь, выражаясь военным языком, выйти на ближние подступы к чему-то, что виделось ему таким же бесценным, как все сокровища Лувра, вместе взятые.
Вторым этапом был Нейл Ностингер. Официально Игорь не застал его в живых, да и доступ к нему был затруднен специальными ведомствами США (Ностингер содержался на военной базе, за колючей проволокой и под охраной), но теперь я не сомневаюсь, что шеф мог буквально из кожи вылезть, чтобы тайно проникнуть на территорию закрытого объекта и пообщаться с бывшим Спящим. И кстати, не по этой ли причине клерк скоропостижно отправился (а вернее, ему помогли отправиться) на тот свет? Если Ностингер обладал информацией, которая, подобно бомбе, угрожала взорвать весь наш мир, то американское правительство могло счесть, что проще избавиться от пороховой бочки, какой бы ценной она ни была, чем сидеть на ней и дрожать от страха. Американцы – люди прагматичные…
И вот проходит несколько лет. Игорь вырастает до должности начальника оперотдела Инвестигации. Но, видимо, все эти годы его точит искушение стать единоличным обладателем супервозможностей, которые присущи Спящим. Он неустанно отслеживает и проверяет сообщения о всех случаях летаргии, затяжной комы, аномальных снов… В принципе он мог бы затратить всю свою жизнь на подобный мониторинг, но так и не найти того, что искал. Однако ему вновь повезло: мапряльские Спящие соответствовали по всем параметрам Ностингеру и тем пралюдям, которых Шепотин, возможно, нашел в Гималаях.
И тогда у моего шефа рождается безумный и отчасти даже преступный замысел. Его абсолютно не интересует, по какой причине возник феномен Спящих и каким образом странная Спячка охватывает все большее количество людей. Более того, его не интересуют Спящие сами по себе. Ему нужно иметь в своем распоряжении не просто Спящего, а бывшего Спящего. Человека, который первым очнется от Спячки. Для этого он готов на все. В том числе – и на похищение…
Но поскольку, по объективным причинам, он не может сам заниматься этим делом, то посылает в Мапряльск меня. Теперь я понимаю, почему он окружил мою поездку такой секретностью, почему не разрешил рассказывать кому бы то ни было, куда я еду и зачем, почему отправил меня под прикрытием «легенды», а не открыто и почему разрешил мне выходить на связь с ним только в самом крайнем случае.
Шепотин, с одной стороны, боялся утечки информации, а с другой – намеревался в случае, если я успешно выполню задание, тайно использовать экс-Спя-щего в каких-то своих, корыстных целях. То же самое было и в Артемовске, только там Юра Колесников погиб, и Спящие погибли, и вся надежда у шефа осталась только на Мапряльск…
Теперь ясно, почему он сделал вид, что впервые слышит обо мне, когда ему позвонил Нагорнов. Больше всего Игорь Всеволодович боится, что о его самодеятельности станет известно руководству Инвестигации. Не потому, что в случае провала его накажут за сокрытие информации и несанкционированное проведение тайной операции, а потому, что сокровище, к обладанию которым он стремился столько лет, уплывет из его рук и станет всеобщим достоянием.
