— А что? — Вадим, не понимая, что происходит, осматривался по сторонам. — Что?
— А ничего! Ты кого завалил среди молний, помнишь? — Вадим словно издалека услышал вопрос Завадского.
— Я? Завалил?
— Ладно, собираемся, я думаю, здесь нам больше делать нечего.
Молнии не вернулись ни сегодня, ни потом. Отчет группы был принят со скрипом, однако результат был налицо — суть аномалии не понята, но ее функционирование остановлено.
— Что было в «Непрерывных молниях», о чем я не знаю? — Вадим смотрел на Байкалова, уплывающего в облаке сигарного дыма. — Что знаешь ты из того, чего не знаю я?
— Да проще простого. Рождение высшего энампа пытался подавить позитивный. Но силенок у него было маловато. Если бы не ты… Кто знает, что бы сейчас творилось в мире. Во вселенной и дальше… всюду…
— Моя безумная стрельба что-то изменила?
— Стрельба? Не думаю. Твоей силы хватило, чтобы добить ту суку. Сейвера Калла, — пуская идеальное кольцо сигарного дыма, сказал Бай.
— Ну и?
— А не «и»! Вот за тобой шлейф с тех пор и тянется. — Байкалов не смотрел на Вадима, он был полностью поглощен созерцанием эволюций дымного кольца.
— И что мне делать? Купить арбалет с серебряными стрелами и охотиться на летучих мышей? Купить себе паспорт на имя Ван Хельсинга? — Вадим был ошарашен и, наверное, даже взбешен. Нераскрытое дело прошлого оказалось совсем не таким, как можно было предположить. Осознание не приходило.
— Не суетись. Стрелы и арбалеты — это работа Ван Хельсинга, он был классный мужик. А твое дело — убить высшего. Больше никого нет, кто на это способен. Да и ты скорее всего не справишься. — Бай наконец сильным щелчком отбросил докуренную до конца сигару. — Но выбора у нас нет.
— У нас — это у кого? — зло спросил Малахов.
— У меня. У того, кого ты назвал Ван Хельсингом. Ну или Дмитрием Байкаловым. Если ты знаешь урду, ты поймешь, что это просто образный перевод моего имени. Вернее, урду и я не знаю, но давай для простоты так считать.
— Не болтай, — тихо сказал Вадим.
— Слышь, мужик, ты извини, что я так с пальцем. Я тебе верю, — внезапно вмешался Шип, который до этого был в легкой прострации. На глазах у сталкера выступили слезы счастья. Все это время, чтобы сдержать эмоции, Юрий поглощал казенный спирт из фляжки.
— Делом искупишь, — строго сказал Бай. — Только надо тебе протрезветь все-таки сначала. На, выпей.
Байкалов достал из кармана пакетик, а из пакетика микроскопический фунтик. В фунтике был серый порошок. Дмитрий ласково сказал:
— Открой рот, пьянь подзаборная, — и всыпал содержимое сталкеру на язык.
Юрий спокойно проглотил и стал прислушиваться к ощущениям.
— Что-то не помогает… Это что? Травки какие-то?
— Да нет, это сушеное гуано зомби, которые перед этим съели человека, — спокойно сообщил Бай.
Когда позывы рвоты у Шипа кончились, он сел на землю и, отряхивая куртку, с укором посмотрел на Бая.
— Я же тебе как человеку поверил! Я, может, только сейчас стал понимать, что значит правда и неправда, а ты мне говно в рот? — Сталкер был обижен до глубины души. — Ты меня оскорбил!
— Ну, во-первых, ты плохо Новый Завет читал. Там, между прочим, написано, что все, что в нас входит, не может нас оскорбить, а оскорбляет только то, что исходит от нас. А во-вторых, ты скажи, ты протрезвел?
— Попробуй тут не протрезвей, — буркнул побледневший Юрий.
— То есть цель достигнута?
— Да иди ты с такими средствами в… — скорбел Шип.
— А если я скажу, что я тебе дал просто активированный уголь с мелом, тебе полегчает?
Бай успел увернуться от арбалета, который в сердцах запустил в него сталкер.
Черные птицы слетают с луны,
Черные птицы — кошмарные сны.
Кружатся, кружатся в синюю ночь,
Черные птицы из детских глаз
Выклюют черным клювом алмаз.
Алмаз унесут в черных когтях,
Оставив в глазах черный угольный страх.
Трайк мягко, с утробным урчанием, пожирал пространство. Шип вытребовал в качестве моральной компенсации право вести мотоцикл и был на седьмом небе от счастья. Бай, сославшись на то, что он знает тут каждую аномалию в лицо, вызвался провешивать трассу ракетницей и время от времени пускал заряд с дымным шлейфом, проверяя безопасность маршрута. Сначала Байкалов сильно возражал против идеи заехать на Радар по пути в ДК. Но загадка Сухого требовала ответа, и Вадим настоял на своем.
Через десять минут спокойной езды Шип внезапно притормозил.
— Вон смотрите, на обочине впереди. — Юрий ткнул пальцем в осенний мокрый воздух. — Вон там лежит что-то, мне не нравится. Дайте бинокль глянуть. — Шип припал к окулярам и долго всматривался в дальний кювет. — Вот же хрень. Это точно «монолитовцы» поработали.
Малахов взял из рук Юрия бинокль и приложил его к глазам, подкрутив настройку. Там, вдали, в придорожной канаве возвышалась гора кабаньих туш. Даже отсюда было видно, что они были убиты из крупнокалиберного оружия. Рваные раны на черных мохнатых боках говорили об этом очень явно.
— Лихо стреляют мужики, — сказал Шип и поморщился. Легкий ветерок донес от трупов запах. — Непонятно, зачем оно им нужно. Такая стая может только при согласованной атаке нестись. Значит, их кто-то вел, но вопрос вот же хрень, зачем?
— А что, «монолитовцы» — они на Радаре крепко сидят? — спросил Вадим, пряча бинокль в футляр.
— Ну, там такая история запутанная. Они же еще совсем недавно сидели под Радаром, охраняли его. А зачем охраняли — фиг поймешь, — начал рассказывать Шип. — С одной стороны, вроде они под излучение попали и поэтому как бы охраняли его. Но сейчас Радару давно капут пришел, а они все равно там сидят. Конечно, не все, несколько человек. Говорят, они просто не допускают, чтобы кто-то опять включил эту штуку.
